– Я часто сюда приходила в детстве, – объяснила я.

– Чтобы почитать?

Я закатила глаза.

– Нет. Не почитать. А подумать. Почему-то тут, на высоте, мне становилось легче. Мир казался таким маленьким, а вместе с ним и мои проблемы. И страх отступал. – Я посмотрела на Бретта. Он задумчиво кивнул. – Неразговорчивый ты сегодня…

Бретт мало изменился со вчерашнего вечера. В нем оставались и злость, и смятение. Взгляд скользил по городским видам внизу, будто на крышах чужих домов были написаны ответы на все его вопросы.

Выглядел он, как вчера, но держался отстраненно.

– Папа поздно вернулся домой, – проговорил он. – Я велел ему убираться, сказал, что он больше не может оставаться под одной крышей со мной и мамой.

– Он тебе не объяснил, что там за история с той женщиной?

– С любовницей-то? – переспросил он, крепче вцепившись в ограду. – Хотел, но я ему не дал.

– Ты не захотел узнать правду? – Меня это потрясло. Сама я что угодно готова была отдать, лишь бы получить хоть какие-нибудь ответы.

– Я думал, что хочу, пока он не сел передо мной. Тут-то я и понял, что все это уже не важно, Бекка. Ни ответы, ни правда, зови как хочешь. Неважно, потому что уже слишком поздно. Никакие слова не сотрут боль, которую причинил маме и нашей семье. Может, кое-что и впрямь лучше держать в тайне. – Он закрыл лицо руками. – Это так тяжело. Очень. Утром мама отказалась вставать. Она думает, что я не слышу, как она плачет, но я все слышу.

Мне хотелось сказать ему, что мне страшно жаль, но я прекрасно понимала, что мое сочувствие не уменьшит его боли. Это пустые слова, и говорить их – все равно что пытаться склеить разбитое сердце одним-единственным пластырем.

Так что вместо слов я потянулась к нему и взяла за руку. Ветер растрепал его волосы, и прядь упала на лоб. Я осторожно убрала ее и стала ждать, что он еще скажет.

Бретт медленно выдохнул.

– Прости, что бросил тебя вчера, – проговорил он.

– Ничего страшного. Дженни подкинула меня до дома.

Это привлекло его внимание.

– Вы снова дружите?

Дружим ли?

– Сама не знаю.