Он сел, снял очки, потер глаза. Вид у него был изнуренный. Не печальный. Не виноватый. Просто уставший, будто правда, о которой все узнали, сильно нарушила его привычное расписание.

– Давай я тебе объясню, – сказал он.

И тут случилось самое странное. Я не захотел слушать его оправдания.

Я сидел на диване под покровом ночи и думал лишь о том, как у Бекки хватило сил прожить целых пять лет наедине с вопросами, на которые так никто и не ответил. А я вот могу в два счета узнать правду, только она мне уже не важна. Потому что такое нельзя объяснить. И оправдать. Что бы папа ни сказал, чтобы очистить совесть, я не прощу его за измену. Даже если он до самого утра будет молить о снисхождении. Я знал одно: сегодня мою маму опозорили, и продолжать разговор с виновником этого мерзкого исхода совсем не хотелось.

Что толку в правде, если уже слишком поздно?

Мне было плевать, как зовут ту даму, где она живет, как они познакомились, есть ли у нее дети. Я хотел задать лишь один вопрос.

– И сколько это уже длится?

– Три месяца, – ответил папа.

– А мама давно знает?

– С августа.

Меня охватило отчаяние. Сколько я уже одержим футболом и желанием впечатлить папу? Сколько я тренируюсь денно и нощно? Я ведь даже Бекку умудрился в это втянуть, уговорил ее на отношения, чтобы папа мной гордился. И все ради чего? Чтобы он пропускал все игры этого сезона? Жил себе другой жизнью где-то в сторонке? А я спускал ему это с рук? Я был ослеплен попытками стать им, прожить за него то, что он в свое время не смог, и за всей этой суетой я не сумел вовремя разглядеть в нем человека, которым меньше всего хочу быть.

Я встал, вышел из комнаты, но на лестнице остановился.

– Тебе больше нельзя тут оставаться, – повторил я. И, не дожидаясь ответа, оставил его одного на диване. Спать я лег только после того, как услышал хлопок входной двери и рев двигателя. На секунду мне подумалось, что он, наверное, поедет к этой своей даме. Но это было уже не важно. Все не имело значения.

Все казалось каким-то подпорченным. Грязным. Я сам вместе со своими увлечениями был лишь продолжением отца. И теперь я не мог понять, где я настоящий, а где – он. Взять, к примеру, футбол: так ли уж мне нравится в него играть? Или я просто хочу впечатлить отца? Занялся бы я этим видом спорта, если бы он не подтолкнул меня к нему в детстве? А Бекка? Эти мысли были страшнее всего. Наши отношения начались из-за того, что мне отчаянно хотелось порадовать папу. Я понимал, что исток – именно в этом, но сложно оказалось смириться с тем, что именно отец был причиной всего в моей жизни – как плохого, так и хорошего.

Я не знал, что с этим теперь делать.

Казалось, мне нужно все начать с чистого листа. Только так я смогу понять, кто я без него.