Хлопот ей в этот день, и правда, предстояло немало. Нужно было получить справку о смерти соседки, поскольку никого из родни у старухи поблизости не имелось. Вообще-то были у Серафимы Васильевны дочь и два непутевых сынка. Но дочь жила в другом городе, один из отпрысков сидел за решеткой, а второй вообще пропадал неведомо где. Злые языки утверждали, что он окончательно спился и бомжевал. А кто подобрее – считали, что спился Сашка еще не совсем и где-то все-таки жил и работал. Впрочем, адреса его, вероятно, не ведала даже мать. А вот как сообщить о смерти соседки ее дочери Лиде, самой старшей и самой удачной из деток, Наташе было известно.
Лидия Александровна, такая же щуплая и серенькая, как мать, каждый год приезжала проведать Серафиму Васильевну. Чем могла, она матери помогала, но могла, конечно, не много. Кто не знает, сколько сил и времени отнимают семья и работа! А у Лиды было и то, и другое. Хотела она и мать к себе увезти, тем более что муж ее был не против. Однако сама Серафима категорически воспротивилась попыткам стронуть ее с насиженного местечка и из своей избенки уезжать решительно отказалась. То ли не улыбалось ей жить вместе с зятем – он хоть мужик и хороший, да анекдоты про тещу у каждого на слуху. То ли просто привыкла, то ли другая причина была… «Другую причину» соседские язычки считали самою вероятной, а уж была ли в том доля правды, кроме самой бабы Симы, никто ответить не мог. Но как бы то ни было, встречая милую дочку, Серафима Васильевна вся расцветала и даже словно бы молодела. Лидушка была ее гордостью и любимицей, но разорваться между своею жизнью и матерью та не могла. И мать ее понимала.
Вот в один из таких приездов Лида и оставила соседке свой адрес и телефон. На всякий случай, сказала она, опуская газа – мало ли что может случиться… Вот и случилось.
Позвонить Лидии Александровне можно прямо с утра. Слава Богу, несмотря на хроническое безденежье, простенький мобильник Наталья себе прикупила. Но ведь с работы осиротевшую Лиду без официального документа, скорее всего, никто не отпустит. Значит, получив справку о смерти, что само по себе процесс не быстрый даже для медработника, надо будет еще заверить в больнице текст телеграммы. То есть пока идет вскрытие – смерть-то внезапная! – для экономии времени нужно смотаться на почту за бланком…
А как быть с похоронным бюро? Впрячься самой или уж Лиду дождаться? Впрочем, сейчас хоть здесь не будет проблем. Спасибо перестройке, ритуалсервис работает безотказно и круглосуточно – вон у остановки рекламный плакат. Дело поставлено широко и на совесть.
Наверное, не зря говорят, что похоронный бизнес один из наиболее прибыльных. Кто уж станет скупиться в такие минуты! И надо отдать погребальщикам должное, дело свое они знают отлично. Куда девались привычные прежде неуклюжие, под хмельком, амбалы, за выпивку несущие гроб, и могильщики, едва ковыряющие дрожащими лапками землю за стабильную таксу «четвертак и вина, сколько выпьем»! Теперь приличные мужички в униформе вынесут, унесут, закопают как надо и без проблем. Только деньги плати. Вот именно, деньги…
И, конечно, в церковь надо зайти. Что нужно сделать по христианским обычаям, Наталья толком не знала. Знала только, что в церкви все объяснят. Пару раз ей уже приходилось беседовать и с монашкою за прилавочком, и со священником. Правда, поводы были не такими трагичными. И из этих бесед женщина поняла, что когда не знаешь – лучше спросить, и спросить не у темной старушки, которая больше наврет и напутает, и не у вроде бы грамотных, но от церкви далеких, а у тех, кто действительно знает. Вот тогда будет польза и утешенье.
Наташа особо верующей никогда не была, да и Серафима моленностью не отличалась. Но как, наверное, едва ли не все русские женщины, обе религию уважали и находили в ней точку опоры. Для Натальи, например, при всей ее религиозной неграмотности, родное православие было чем-то неизмеримо большим, нежели куличи да яйца не Пасху и старая иконка в углу, хотя выразить этого она не могла и сама. Может, за счет этой внутренней веры и сумел русский народ, особенно женщины, пережить столько невзгод. Бог хранил… Так что в церковь после работы зайти – непременно.
Вот и получается беготни на весь день. Ну, на работе можно договориться. Завотделением мужик с пониманием, и девчонки – люди свои. Не подведут, как и Наташа сроду не подводила. Тут можно не волноваться. Только вот Коля…
Наталья вздохнула. Да, для четырнадцатилетнего пацана испытание выпало не из легких. Она вспомнила, как сама впервые вблизи увидела труп, как прикасалась к нему – уже здесь, в больнице. Вспомнила, как плохо ей было весь день и какие сны пришли ночью. Так ей тогда уже было без малого тридцать, и вокруг были медики, привыкшие ко всему относиться со здоровым цинизмом. Само присутствие этих людей, поневоле привыкших к непоправимому, очень тогда помогло бывшему инженеру, бывшей отличнице политеха. А сын теперь один на один с опустевшим домом соседки и своими воспоминаниями.
Ну, один-то он будет не долго. Непременно Витька придет. Как бы только не додумались клад искать, пока суть да дело…
Глава 3
Серафимин клад был особой историей, целой легендой, из поколения в поколение бытовавшей в фольклоре окраины. Собственно, клад был не Серафимин, а принадлежал купцу Сиунову Борису Степановичу, успешно торговавшему до революции бакалеей. Были у него и лавка, и склад, и добротный дом в центре города. Были, конечно, и деньги, и хотя никто их кроме него самого не считал, все говорили – немалые. Ну, да наш народ из мухи слона легко сделает, не то что из пары сотен три миллиона. А уж чужие денежки перечесть – слаще меда и сахара.
Вообще-то жил Борис Степанович смиренно и чинно, супругу любил, пьяных разгулов не учинял и денег горстями никогда не раскидывал. Так что одинаково выходило и то, что он их, скряга, копил, и то, что денег этих не так уж много и было. Хотя находились свидетели, вроде видавшие его в Нижнем Новгороде в компании развеселых девиц и в брызгах шампанского. И даже якобы в родном его городе аж до последней войны проживал тот лихач, что катал Сиунова на тройке и за то из рук его принимал горсти царских червонцев… Ну, да чего только люди не наболтают, было бы про кого. Отметим лишь, справедливость ради, что легендарный ямщик был законченным алкоголиком, и свой эпос о гулянках купца пел обычно в пивной для платежеспособной и сочувственной публики. Ну, а Нижегородская ярмарка… Да кого и чего только там не бывало! Мог и Борис Степанович по младости лет оттянуться, могли и спутать его, могли и попросту наболтать.
Так что реальный размер состояния купца Сиунова оценке не поддается, тем более по прошествии едва ли не целого века. Но вот чем, и правда, был богат бакалейщик – так это умом. Уж тут Бог его не обидел. Да и то ведь, если подумать, не смог бы дурак так успешно торговлю вести. А когда революция грянула, Борис Степанович сразу же понял, что прежним порядкам каюк. Ни в белую гвардию, ни в эмиграцию он не подался, а как-то очень быстро и добровольно от дел отошел, торговлю и дом по первому требованию безропотно передал государству, а сам поселился в неважной избенке. Да не просто неважной, а и место выбрал такое, что даже для самой окраины было просто-напросто глушью несусветимой. Дальше этого рубежа город и по сей день не пошел. В другие стороны разрастался, а Сиуновский дом как стоял на границе с дальними огородами, так на границе той и остался.
Жилье свое новое – со старыми дырами – рукастый купчина быстро поправил. Но уж никак не на притыренные червонцы. Соседи свидетели, что эксплуататор и мироед оказался на удивленье мастеровитым. Сам и глину месил, сам и бревна тесал, да так ловко, словно всю жизнь только этим и занимался, а не стоял за прилавком да кровь из народа хлебал. Но денег больших в жилище точно вложено не было, поскольку намного лучше избушка не стала, а сделалась просто веселей и надёжней. И зажила семейка бывших буржуев хоть и не так, как в прежние времена, однако не плохо. Могли бы, впрочем, и лучше – семья была большая и работящая. Но умница Сиунов врагом народа быть не хотел, предпочитая жить бедненько, но спокойно.
Только вот продолжалась его спокойная жизнь недолго. Кто-то в ЧК посчитал, прикинул, да и пришел к суровому выводу: мало взяли с купца. Должно у него еще кое-что оставаться! И началось…
И новый, и старый дом обыскали от погреба до стропил. С пристрастием допросили соседей. Всех Сиуновых арестовали, и лишь через месяц жену и детей отпустили неведомо почему. Сам же Борис Степанович так и сгинул, но если и была у купца какая-то тайна, то и она, очевидно, сгинула вместе с ним. Нигде ничего не нашли, ни от кого ничего не дознались. Дело вроде завяло, однако уверенность в том, что сокровища Сиунова где-то припрятаны, в народе осталась. Хотя и жила его семья после потери кормильца на краю нищеты, соседи зорко наблюдали за нею и нет-нет да подкатывали с прозрачным намеком. Однако Варвара, вдова Бориса Степаныча, была как кремень – от нее только искры летели. Может, и правда не ведала ничего.
Только со временем и ее крепости не хватило. Стала бабонька попивать, да иной раз по пьяному делу пускалась в такие воспоминанья, что в народе и появилась легенда о золотом кирпиче.
Заговорили, что купец Сиунов все свое немереное богатство, боясь революции, переплавил в один золотой кирпич, и теперь кирпич тот замурован в стене его дома. Только какого – старого или нового, и в которой из стен, оставалось неведомо.