В конце концов волна выбросила Мери на песок, и — обессиленная, измученная — она сразу же заснула. Над ней собирались облака, потом на нее обрушился проливной дождь, но она ничего не чувствовала.
Открыла глаза продрогшая, разбитая, валяющаяся в полосе прибоя — щекой в пене. Дождь все еще лил как из ведра, море все еще бушевало.
Стуча зубами, она приподнялась на локтях и попыталась подтянуть к себе по песку непослушные ноги. Если сию минуту она не найдет хоть какое-нибудь укрытие, наверняка заболеет. Как бы в подтверждение этой мысли, она чихнула раз двадцать подряд. Ага, вон там лежит вверх дном какая-то лодка, вполне можно укрыться от ветра — не вся продырявлена. Сказано — сделано, но, оказавшись под защитой, Мери все равно закашлялась. Поискала на поясе кожаную фляжку с ромом — им всем выдали такие перед встречей с девками. Вот она, милая. Опустошила. И, крепко обняв руками колени, привалившись спиной к борту посудины, закрыла глаза. Забылась сном.
Когда Мери проснулась, чайки летали над темной водой, падали камнем в угомонившиеся наконец волны. Тучи рассеялись, в чистом синем небе сияло солнце. Девушка смыла с себя песок, подставила, зажмурившись, замерзшее тело лучам, чтобы солнечное тепло могло обнять ее всю целиком. Норд-ост хлестал ее. Мери пошмыгала носом, и с радостью убедилась, что он не заложен, — никакого тебе насморка, никакого бронхита! Ром и на этот раз оказался спасителем!
Мери охватила ребяческая радость, когда она осознала, наконец, что произошло. Свободна. Она на свободе. После двух лет, проведенных в открытом море. Она снова может жить, как хочет, и вернет себе то, что у нее было отнято в силу неудачно сложившихся обстоятельств. Жадная до впечатлений, впрочем и до еды, она двинулась вдоль береговой линии. Ничего не попишешь, придется пройти на своих двоих не одну милю…
Несколько часов — и она в городе.
Прежде всего Мери внимательно изучила море. Все спокойно, нигде — куда только глаз достанет — ни одного английского корабля. Наверняка флотилия Шоувела снялась с якоря. Вот и отлично!
Добравшись до портового кабачка, она решила пойти для начала на задний двор и попытаться стянуть что-нибудь на кухне: без гроша в кармане трудно надеяться, что тебя покормят, как положено в трактире. «Первое время я бы этим и обошлась, — подумала Мери. — Но, чтобы попасть отсюда во Францию, потребуются деньги, так что придется искать работу». И решила, прежде чем рассматривать любые возможности, все-таки удостовериться, не прижился ли Корнель в Дюнкерке.
Как раз на этом этапе размышлений она вдруг почувствовала, что на ее плечо, заставив вздрогнуть, легла твердая и тяжелая рука:
— Эй, малыш! Тебе сколько лет?
Мери закашлялась и обернулась.
— Семнадцать, сударь, — ответила она, настолько удивленная вопросом, что даже не сообразила сразу, стоит ли врать.
Их было двое, оба — в солдатских мундирах. Мери не успела разобраться и спросить, что происходит, а один из солдат уже разложил на ближайшем из раскиданных тут в беспорядке шатких пустых ящиков лист бумаги, а из дорожной сумки вынул отточенное перо и флакончик чернил. Второй без долгих церемоний схватил ее за руку и пригнул, давя на затылок, к этому импровизированному письменному столу.
— Давай-ка подписывай, парень! — приказал он.
— Чего это я должен под… — начала было она.
— Подписывай, пока мы не задержали тебя за воровство!
— Но я же ничего не украл, — попыталась защищаться Мери, раздраженная неудобной позой, а еще больше тем, что на этот раз у нее не было оружия для защиты.
— Да? А чем же ты тут занимаешься? — подозрительно спросил солдат.
Похоже, рассудила Мери, трактирщик заметил, как она огибала здание, и попросил этих двоих — патрульных, что ли? — арестовать ее.
— Искал хоть чего-нибудь из съестного, — объяснила она, благодарная своему животу, в котором, словно в подтверждение сказанного, громко заурчало. — У меня нету ни гроша, а жрать хочется отчаянно.