Устроившись визави в двух удобных креслах, каждый со стаканчиком портвейна, эти двое очень быстро ощутили друг к другу живой интерес. Впрочем, Уильяму Кормаку это не сулило особых радостей. Он был прочно женат на особе, чье семейство единолично владело тремя четвертями графства. Миссис Кормак, собственница и ревнивица, вышедшая за молодого юриста по любви (тогда как для него это был брак исключительно по расчету), разумеется, не потерпела бы от мужа никаких приключений на стороне. Тем не менее чары новой знакомой настолько сильно на него подействовали, что он серьезно задумался: а не рискнуть ли…
— Что-то, дорогой мой, не нравится мне это неопределенное «но…», — призналась Эмма де Мортфонтен в ответ на такое начало.
— Видите ли, дело настолько деликатное, а лорд Велдиган такой упрямец… С вашей стороны допущен явный недосмотр, он об этом знает, и убедительно доказать это ничего не стоит. Даже и времени много не займет.
— А сколько лет этому лорду Велдигану?
— Думаю… думаю, лет семьдесят. Разве это имеет значение?
— Столь почтенный возраст… Наверное, здоровье уже расшатано в какой-то степени, и все эти передряги не пойдут на пользу бедному старичку…
Уильям Кормак нахмурил брови, во взгляде появилась настороженность. Эмма же сладострастным жестом провела пальчиком по краю своего квадратного декольте, уверенная, что этот жест уж точно не ускользнет от глаз атторнея.
— Не хотите же вы сказать, что… — забормотал Кормак, околдованный колыханием двух идеально круглых холмов, открывшихся ему в выемке, чуть оттянутой шаловливым пальчиком гостьи.
— Я хочу сказать, дорогой мой, что если разбирательство затянется, моим делам это пойдет на пользу…
— В данном случае такую затяжку трудно оправдать…
Пальцы Эммы играли со шнурками корсажа, она метала в Кормака пламенные взгляды. Еще чуть-чуть — кому это знать, как не ей! — и его сопротивление будет сломлено.
— Может быть, вам потребуются дополнительные аргументы? — выдохнула она и томно потянулась в кресле, как бы невзначай упав после этого на спинку.
— Возможно, — согласился он, покоренный прямо-таки звериной чувственностью, переполнявшей гостью.
Эмма потянула шнурки за кончики.
— Подойдите, — прошептала она с придыханием, — у меня тут есть кое-что для вашей защитительной речи…
Две восхитительные грудки вырвались на свободу из-под разошедшихся парчовых полочек. Кормак упал на колени и покрыл белоснежные холмы поцелуями.
Покидая кабинет атторнея, Эмма де Мортфонтен подумала о том, что недолгое пребывание в этих краях станет чудесным развлечением и, как знать, возможно, утолит и тоску по Мери.
24
Корнель оставался в Бресте три недели. Видя, как он подавлен, как грустит, мать принялась его расспрашивать. Вроде бы не в привычках сына так сторониться воды: моряком он был, моряком умрет! Что ж, Корнель рассказал ей все, и Мадлен нашла слова утешения: если Мери напишет или появится здесь сама, то мать сразу же найдет его — хотя бы через Форбена. А что касается этого клада, сокровищ этих, то лучше о них забыть и вернуться в море, которое, как ей известно, по крайней мере способно и прокормить его, и дать покой душе.
Материнская мудрость снова оказалась для Корнеля живительным средством, он приободрился, взял себя в руки и даже устыдился немножко того, что позволил себе так раскиснуть. Он, морской волк, который, черт побери, в жизни не дрогнул перед опасностью!