Первыми же орудийными залпами англичан оказались повреждены пришвартованные в порту корабли. Они один за другим рушились, уходили под воду. А тех, что не оставляли попыток совершить какие-то маневры и вырваться из западни, догонял безжалостный огонь из всех орудий арьергарда вражеской эскадры. На борту одного из обстрелянных в порту судов вспыхнули запасы пороха, и воздух, пропитанный запахами серы и селитры, сотрясся от нового взрыва. Лошади стали рваться с привязи, ржать, яростно бить копытами о землю. Те, что были в упряжках, вставали на дыбы, заставляя возниц поворачивать назад.
Вокруг Мери люди бежали кто куда, откашливаясь и отплевываясь от едкого дыма, который норд-вест доносил с моря на сушу. Справа от нее ядром выбило стекла дома, и тут же второе ядро продырявило крышу.
Разъяренные англичане не удовольствуются рейдом, поняла Мери, но не смогла с места сдвинуться, завороженная картинами разрушений и насилия, истинную для себя цену которым осознала рядом с Форбеном. Какая-то часть ее природы, зажатой в тиски жизнью при дворе, теперь просто-таки требовала этого. И она жадно наблюдала, как, вопреки всем стараниям отважного Жана Бара и его эскадры, англичане надвигаются на город.
Английские брандеры — нагруженные взрывчатыми и горючими веществами дрейфующие суда — сталкивались с кораблями, стоявшими у причала, и те мгновенно загорались. Пылающие мачты, снесенные прорезавшими воздух ядрами, со зловещим треском рушились на портовые береговые постройки, и пожиравшее их пламя перекидывалось на груды товаров, ожидавших погрузки… Ветер раздувал пожар и гнал огонь на ближайшие к порту жилые строения, выгоняя из них до смерти напуганных обитателей… Мужчины, женщины, дети пытались спастись сами и спасти самое для себя дорогое под ливнем сыпавшихся на них обломков, то и дело — от череды взрывов на пороховом складе — разлетавшихся по окрестностям.
Рушились дома, сараи, мастерские, и дым пожаров, разъедавший ноздри и глаза, казался гуще от поднимавшейся при этом пыли. Содом и Гоморра, конец света. Именно такое ощущение царило в городе. Куда ни глянь — кто-то бежит, кто-то кричит, кто-то громко молится, кто-то просит о помощи ближних… Матери, судорожно прижимая к груди младенцев, мечутся по улицам в поисках случайного укрытия. Потерявшиеся ребятишки постарше рыдают у своих опустошенных домов и протягивают ручонки к бегущим мимо, уверенные в том, что никогда уже не найдут родителей. А моряки, приведенные в отчаяние гибелью кораблей, бессмысленно стреляют из пистолетов в сторону моря, не столько для того чтобы оказать сопротивление осаждающим Дюнкерк, сколько для того, чтобы излить свою ярость.
Ужас везде, ужас во всем, ужас — как громадный вал всеразрушающего прилива, который накатывает и накатывает без конца.
Дюнкерк подвергся артиллерийскому обстрелу.
Когда Мери поняла, что больше надеяться не на что, — а уж на то, чтобы найти в этом хаосе Корнеля, и подавно, — в ней проснулась способность реагировать на происходящее. Тем более что, если она так и будет стоять столбом, ее в конце концов наверняка прикончат.
«Ага! — сказала себе она. — Так — значит, так! Решено!» Это означало: раз эти стервецы англичане хотят помешать осуществлению ее планов, она воспользуется ими, чтобы достичь берегов Альбиона и устроить засаду у дома Эммы де Мортфонтен. А Корнелю отошлет почтой записку с приглашением встретиться с ней, прихватив с собою Корка прямо с его кораблем, там, на месте. И уже оттуда, заполучив наконец недостающий ключ от сокровищницы, они все вместе отправятся в Вест-Индию.
Она торопливо сняла сапоги со шпорами, шпагу и пистолет, оставила все это на набережной, лишний раз удостоверилась, что обе подвески — изумрудная и нефритовая — на месте, спрятала их поглубже под повязку, сдавливающую грудь, и бросилась в воду, в самую середину этой колышущейся преисподней, принеся в душе клятву: никто, ничто и никогда, даже судьба — нет, особенно судьба! — не помешает ей достичь своей цели и обрести сокровища!
Ей то и дело приходилось уворачиваться, глубоко ныряя, от всевозможных предметов — обломков досок и мачт, кусков металла, обрывков снастей и парусов, с грохотом подбрасываемых непрестанными взрывами и валящихся с неба в бушующие волны. Наконец, обогнув форштевни дрейфующих баркасов с оборванными якорными цепями и подобравшись к флагманскому кораблю, она принялась размахивать руками и вопить по-английски, умоляя о спасении, — и кричала до тех пор, пока ей не бросили трос.
Мери подплыла к брошенному концу и ухватилась за него, не в силах влезть наверх — настолько руки, все тело занемели в холодной воде и болели просто нестерпимо! Она едва не пошла ко дну — совсем рядышком с целью, но в эту секунду почувствовала, что ее тащат, вырывают из бездны и ставят на палубу.
Не успев не только слова произнести, но даже перевести дыхание, она ощутила, что ее опять куда-то тянут — волокут уже по самой палубе к корме корабля, к юту… И вот она — насквозь мокрая, в прилипшей к телу одежде, измученная — брошена к ногам капитана.
— Это еще что? — нахмурившись, осведомился тот.
— Вот, французика за бортом отловили.
— Нет, нет, сэр, я — англичанин!
И тут Мери сочинила себе новую биографию, совсем новую историю. Якобы она (ну, разумеется, для них никакая не она — «он»!) шла на торговом корабле в плавание, и ее якобы взял в плен капитан Форбен, после чего держал у себя на борту как рабыню (раба!), и ей пришлось там переносить все, какие могут быть на белом свете, притеснения от его команды, но — сами, мол, видите — удалось-таки сбежать! Она якобы укрылась от погони в Дюнкерке, где искала английский корабль, потому как ей не терпелось вернуться домой. И вот, увидев, как земляки разделываются с этими собаками-французами, она не смогла сопротивляться желанию быть с ними. Свою прочувствованную речь мудрая беглянка закончила радостным восклицанием: «Господь да хранит короля Вильгельма!», и это решило ее участь.
— Отлично, отлично, — улыбнулся сэр Клаудерли Шоувел и тут же, с высоты своего величия, потерял к находке интерес, так что «мальца» повели на камбуз, где сразу же навалили на него задачи весьма далекие от тех, что соответствовали бы надеждам Мери Рид…
Город был разграблен и практически уничтожен. Английские корабли отошли от берега, здесь им делать было больше нечего…
Корнель натянул поводья нервничавшей лошади у разрушенного порта Дюнкерка, до которого только что добрался. В полной растерянности он изучал следы разыгравшейся тут недавно бойни, вглядывался в единственный обломок стены, оставшийся от таверны, где у них с Мери было назначено свидание.