— Вместе со мной или никак! — воскликнула Эмма. Она разъярилась, представив, что Мери снова ускользнет от нее и уже навсегда, и наставила на подругу дуло пистолета, курок которого так и оставался взведенным. Мери спокойно ткнула шпагой между пальцев былой подруги, и оружие упало на мягкий ковер. Эмма, чьи глаза по-прежнему пылали бешенством, прикрыла ладонью рот, чтобы не закричать.

— Лучше не вынуждай меня к убийству, Эмма, — так же спокойно сказала Мери и отступила к сейфу, не изменив направления острия шпаги.

— Да у тебя не достанет решимости убить меня! — задохнулась Эмма. — Я уверена, ты все еще меня любишь! Иначе твоя шпага пронзила бы мне не ладонь — сердце!

Ответа не последовало. Впрочем, последнюю фразу заглушил грохот канделябра, который Мери по неловкости задела и уронила на пол. Понимая, что отныне счет идет в лучшем случае на минуты, она поспешила к сейфу, чтобы изъять из него содержимое.

— Сдавайся, сопляк, ты проиграл! — насмешливо произнес голос Тобиаса, едва она успела взяться за ключ.

Мери обернулась и ощутила то самое холодное исступление, какое было уже знакомо ей по уроку фехтования, когда, стоя лицом к лицу с мэтром Дамлеем, она готова была убить его за насмешку. Но Мери находилась слишком далеко от «дядюшки», чтобы повторить тот жест, что несколько минут назад спас ее от выстрела Эммы, а пистолет Тобиаса был наготове, и палец лежал на спусковом крючке.

— Нет! — закричала Эмма, так же, как Мери, мгновенно осознав, что ее муж давно за ними наблюдал и готов на все.

А дальше они обе действовали не раздумывая. Одна ринулась к открытому окну, другая набросилась на вытянутую руку Рида. Мери прыгнула в пустоту как раз в тот миг, когда прозвучал выстрел, она сжалась в комок, как ее научили делать на «Жемчужине», и благополучно приземлилась посреди двора. Вне себя от бешенства, Тобиас наградил жену увесистой пощечиной, и та от удара, нанесенного с невероятной силой, отлетела к книжному шкафу. А как было не взбеситься, если тебя, оказывается, соединенными силами дурачат драгоценнейшая супруга и этот ублюдок-племянничек! Тобиас одним прыжком оказался у окна, но, свесившись из него, увидел только, как пресловутый племянничек, чуть прихрамывая, скрывается за воротами…

— Будьте вы прокляты! — выругался Тобиас, еще не зная и не понимая, что уже вставшую на ноги Эмму де Мортфонтен сжигает такое желание мести, какого она сроду не испытывала.

«Никогда, ни за что! — кипело в ней. — Никто не давал ему права меня бить! И он не должен был отнимать у меня Мери! И вообще — отныне ему слишком много известно. Слишком много, чтобы существовать на этом свете дальше».

Молниеносным движением Эмма выхватила из-за подвязки кинжал и, бросившись к Тобиасу, всадила ему клинок в самое сердце в тот самый момент, когда и он, обернувшись, как раз намеревался рассчитаться с ней за предательство. В висках у нее стучало, щека горела. Чуть отойдя в сторонку, она смотрела, как муж задыхается в конвульсиях, наслаждалась его агонией, которой одной только и было дано хоть сколько-нибудь успокоить жгучую боль у нее внутри. А Тобиас Рид продолжал корчиться на полу.

Когда, привлеченные звуком выстрела, в кабинет вбежали слуги, они увидели дрожащую женщину на коленях у тела умирающего мужа. Откуда им было знать, что дрожь была вызвана вовсе не созерцанием предсмертных мук Тобиаса, а дурной кровью, клокочущей в ее венах в то самое время, когда такая же дурная кровь вытекала из нанесенной ею Тобиасу раны…

— Мадам, все ли тут в порядке? — глупо спросил слуга.

— Вор! — еле слышно произнесла она. — Он только что убежал. Смотрите!

В качестве доказательства она предъявила зацепившийся за перильца клочок ткани от порванного Мери при бегстве жилета.

— Вы идите к себе, мадам! — посоветовал слуга, когда другой лакей удостоверился в том, что хозяин мертв. — А я сейчас пошлю за жандармами.

Эмма кивнула и с достоинством поднялась, думая о том, что теперь уже никому не встать между ней и Мери. Никому и никогда! Никогда!