Хозяин дома улыбнулся и предложил гостье руку, показывая, что время аудиенции истекло. Эмма позволила себя увести. Спускаясь по лестнице, маркиз прошептал, чуть привлекши ее к себе в тот момент, когда она уже никак того не ожидала:

— А вы продали бы душу, чтобы завладеть им, Эмма де Мортфонтен?

Эмма невольно отпрянула: горящий взор оказался так близко, что обжигал. Казалось, он видит не только ее саму, все, что на ней, что под одеждой, но и все, что внутри…

— Сам сатана уже испепелил ее… — простонала она, закрывая глаза и приоткрывая губы в ожидании сладостного поцелуя.

Но маркиз де Балетти лишь слегка коснулся этих зовущих губ, тут же выпрямился и даже отошел, оставив даму взбешенной и глубоко неудовлетворенной.

— В таком случае, мадам, вам нечего больше предложить мне из того, что способно было бы меня заинтересовать. Прощайте. Сейчас вас проводят.

Он церемонно поклонился и передал посетительницу мажордому, который — явившись не по звонку! — уже стоял наготове.

Поднимаясь в гондоле по каналу к своему дворцу, Эмма с ума сходила от ярости. Никогда никто, ни один мужчина, будь он мужлан или король, не выказывал ей такого презрения, никогда никто не относился к ней так… так несерьезно! За кого он ее принимает! Ну, господин маркиз, если вы думаете, что Эмма де Мортфонтен вам это забудет, то сильно ошибаетесь!

Клемент Корк снова причалил у палаццо маркиза де Балетти. И снова никто не обратил на него никакого внимания. Во всяком случае не больше внимания, чем на других. Удивляться нечему: здесь многие замирали в изумлении, разглядывая светящийся герб над порталом небольшого изящного дворца… Можно было подумать, будто хозяину этого роскошного особняка нет дела до зевак. Но в действительности все обстояло совсем по-другому! И с тех пор как Клемент Корк узнал правду, он являлся сюда с совершенно иными намерениями.

Он покинул Кале вскоре после разрушительного обстрела Дюнкерка и полного устранения от дел старого друга — Корнеля. Вроде бы собирался, должен был — ан нет, передумал! Никогда Корк не мог всерьез поверить в эти его басни про сокровища, но из уважения к товарищу по детским играм и взрослым стычкам, согласился принять эти россказни как правду. А кроме того, Клемент, переваливший за тридцатилетие, не любил упускать случая…

С Корнелем же все получилось вовремя.

Выхлопотав каперское свидетельство, капитан судна «Бэй Дэниел» уже два года ходил по Атлантике, занимаясь разрешенным морским разбоем. И быстро сообразил, что куда выгоднее быть пиратом, чем корсаром, несмотря на реальную угрозу, что тебя схватят, приговорят и повесят. Склонности к самоубийству у него сроду не было, потому он хоть и обеспечивал себе прибыли, по сути, пиратством, но успешно маскировал его видимостью исполнения долга перед королем. События в Дюнкерке подтвердили, что интуиция его не обманула: переходы по Атлантике становились чересчур рискованными. Именно по этой причине он и перебрался на Средиземноморье, бросив Корнеля, по виду — так просто раздавленного исчезновением его подружки Мери.

Клемент Корк, разумеется, не хотел добавлять другу горестей, просто думал совершенно искренне, что этого бедолагу Корнеля его красотка вокруг пальца обвела, отправившись без него на поиски знаменитых своих сокровищ… если, конечно, таинственный клад вообще существует! Как бы там ни было, несколько месяцев спустя Корк встретил бывшего товарища в Средиземном море на корабле противника, Клода де Форбена. Этот чертов Форбен так и норовил использовать всякую возможность истребить пиратов, преследуя их где только можно и уничтожая любых, на несчастье свое попавшихся на пути его «Жемчужины». Корку-то спас жизнь Корнель, когда эта самая «Жемчужина» производила досмотр «Бэй Дэниел» на широте Испании. Узнав судно, Корнель заступился за Клемента перед Форбеном, поручившись, что цели друга его детства и юности здесь, в море, самые что ни на есть благородные. Корк, в подтверждение слов заступника, потряс перед носом капитана «Жемчужины» тем самым каперским свидетельством, которое купил в Италии у одного почтенного старца, успешно подделывавшего любой документ.

Правда, Форбен отнюдь не был идиотом, и провести его никому пока не удавалось. И пусть Корка он не задержал, но раскусил сразу — Корк это шкурой почувствовал. Так что и в благодарность Корнелю — спас ведь товарищ его, как тут спорить, — и в знак искреннего восхищения Клодом де Форбеном Клемент сменил галс: взял да и убрался на Адриатику. Впрочем, с этим его можно было только поздравить!

Венецианские корабли были всегда богато нагружены пряностями и шелками, везли они и рабов с берегов Эгейского моря. Венецианская республика держала нейтралитет посреди раздиравшей в клочья и разорявшей Европу войны, и ее морскими караванами редко предпринимались особые меры для охраны. Ощипать наивных купчишек — что могло быть легче для человека решительного? Корк был из таких.

А чего не любил — так это убивать просто ради убийства. Соблазн быстрой — стоит лишь перехватить груз! — прибыли, а значит, выслеживание дичи, охота, погоня — вот что его манило, но никак не пролитая кровь. И Корк разработал безупречную тактику, позволявшую ему грести добычу лопатой, почти ничем не рискуя. В большинстве своем трусливые венецианцы обычно сдавались без боя. И он проводил всю зиму и период карнавала на суше, засекая себе цели на будущее, а корабль отведя на Пантеллерию, крошечный островок близ Мальты, облюбованный пиратами. Собственно, почти даже и не остров — скала посреди моря, но изрытая со всех сторон гротами, где надежно укрывались суда, если снять мачты. От Пантеллерии было рукой подать до Мальты, имевшей в свою очередь постоянную связь с Венецией, откуда на одинокий островок доставлялась пища и питьевая вода тем членам экипажа, которым хотелось там остаться. С десяток таких находилось всегда. Один даже ухитрился построить кабачок, заполнявшийся с наступлением весны пиратами, контролирующими окрестности и бросавшими якорь поблизости. Здесь обменивались новостями, здесь можно было купить табак, еду, выпивку, все, что нужно для жизни на море, да и вообще все — от пуговицы к штанам до парусов… И вот здесь-то Корк всего за несколько месяцев завоевал прекрасную репутацию.

В Венеции же он сумел необычайно быстро употребить себе на пользу слухи, сыпавшиеся на него со всех сторон. Так, узнав, что посол Франции Эннекен де Шармон вместе с двумя другими патрициями весьма успешно спекулирует пряностями и торгует рабами, он стал неотступно преследовать коммерсантов, мешая дальнейшему их процветанию, а затем предложил заключить соглашение.

— Давайте договоримся так: вы в любом случае обеспечиваете безнаказанность любым моим действиям — власть-то в ваших руках, а я за это не только оставлю вас в покое, но даже буду сопровождать ваши суда, оберегая от нападения других пиратов, — заявил он послу.

— Послушайте, да я бы мог прямо сейчас посадить вас за решетку! — возмутился посол, и впрямь готовый немедля начать действовать.

— Что ж, ваше право! — расхохотался ему в лицо Корк из любимого кресла господина де Шармона, где устроился как дома, пощипывая лежавший в хрустальной вазе мускатный виноград. — Только, месье, это будет ошибкой… Я же у вас мало что товар увел, я еще и письма ой какие невыгодные для вас прикарманил. Если не выпустят на волю моих товарищей, одни бумаги будут отправлены королю Франции, другие — венецианскому дожу. И ваша карьера, дорогой мой посол, рухнет точно так же, как и моя. Хотите верьте, хотите нет…