Марку сделалось намного легче, и он, казалось, полностью растворился в книге. Я обогнул кровать с разорванной обёрткой и увидел вдалеке за окном взрыв радужного фейерверка.

– Отсюда его не видно, – сказал Марк, не поднимая глаз.

– Как же не видно? Это с другой стороны не видать.

– Далеко запускают.

– Нет. Вон, как мерцают искорки в облаках! Словно светлячки, – произнёс я, когда в очередной раз по небосклону рассыпались мириады трепещущих огоньков.

– Неужели?

– Фома неверующий.

Я таки остался возле окна, дрожа от радостного нетерпения, когда Марк оставил книгу и, пошатываясь, подобрался к широкому подоконнику с ярко-розовой гусманией в керамическом кашпо. Он опёрся рукой о стену за раздвинутыми полутёмными шторами, и тогда я указал на острые кровавые крыши. Раздался невнятный звук. Вмиг остановился некрепкий снегопад. Мы заметили разлетающиеся, необычайно насыщенные искры. С жадностью ловил я их слезящимися глазами. Марка растрогали мои слёзы. Как и я, с такой же светлой печалью он провожал покорно идущий за снежный горизонт год, его ужасы и болезни, несчастья прошлых лет, прятавшиеся в брызгах лопающегося фейерверка; и у него также выступали трогательные слёзы на глазах, в которых отражались затухающие огни.

(я ни за что их не сложу и не откажусь от дома и пусть я рыдаю но мне тепло на сердце)

Оставив Марка, я спустился к столу. Алина нахваливала фирменную курицу Сергея с хмели-сунели, в свою очередь он раскладывал салаты по тарелкам.

Небывалый прилив вдохновения послужил толчком к откровенному разговору с мамой.

Я поставил локти на стол и произнёс тишайшим голосом, чтобы никто не подслушал:

– Надо мной нависают Тени.

– Какие Тени?

– Тени, как мои злые эмоции, воспоминания. Они появились ещё, когда мы похоронили папу. Да, я не буду о нём. Прости, не подумал. Важнее всего даже не это. Они желают мне смерти, и я не справляюсь в одиночку. На школьном конкурсе, помнишь, был такой конкурс осенью, куда меня заставила пойти Алина? Произошёл первый, так называемый приступ. У меня страшно закружилась голова, из носа пошла кровь. Следующие два с половиной месяца я провёл в страхе. И единственным моим спасителем был Марк. Он так играет, так играет на пианино! – говорил я, невольно повысив безбоязненный тон. – Ты бы послушала его! Я приглашу тебя как-нибудь. Жаль, что раньше не приглашал. И Тени эти, они не выносят его музыку. Но они остаются со мной, никуда не уходят, как и Мать. Мать же моя Скорбь… Скорбь по папе.

У меня пересохло в горле. Мама отставила оливье, но уронила на пол вилку, которой поддевала консервированный горошек и, сухо извинившись перед Алиной, с которой стукнулась лбом, недружелюбно засопела, словно носорог.

– Как вы? – спросил Сергей. Он сидел плечом к плечу с Татьяной, что беспрестанно повторяла вымышленные истории и простодушно восторгалась, когда их принимали за действительность. Вот и сейчас ей было радостно рассказывать о сыне, который якобы выиграл прошлогоднее соревнование по фигурному катанию в Волжском районе.

– Прекрасно.

– Мы скоро приступим к торту? – перебила мама. – Так ведь долго готовили.

– После двенадцати. А вы раньше пробовали его делать?