— Я плачу вам долг признательности, и никто не был бы так рад, как я, спасти самую красивую и отважную женщину из всех, кого я до сих пор знал.

Он немного помолчал, потом, поглядев на герцогиню, ехавшую рядом, прибавил с грустью:

— Я был бы счастлив сопровождать вас и помочь вам… но между мной и вами — пророк, ведь я рожден турком, а вы христианка.

— Вы и так слишком много сделали для меня, Мулей-эль-Кадель, и я никогда не забуду великодушия Дамасского Льва.

— Я тоже никогда вас не забуду, — еле слышно ответил турок.

— Наверное, по возвращении у вас будут неприятности с Мустафой? — спросила герцогиня, сменив смущавшую ее тему разговора.

— Мустафа не посмеет и пальцем тронуть сына паши Дамаска. Не бойтесь за меня, синьора.

Он снова пришпорил коня, заставив его скакать быстрее. Остальные всадники, христиане и чернокожие рабы, сделали то же самое, чтобы миновать опустошенные войной поля, которые за несколько месяцев из бесценных виноградников превратились в вытоптанную степь.

К часу пополуночи отряд, скакавший без остановки, добрался до маленькой деревушки из двух-трех дюжин лачуг, кое-как угнездившихся вокруг маленькой бухты, где слышно было, как накатывают на берег волны Средиземного моря.

На краю крошечного мыса расположился небольшой маяк с горевшим наверху немигающим фонарем. Из-за крыши почти целиком развалившегося домика высунулись двое негров, словно поджидавших всадников на краю деревни:

— Стой! Кто идет?

— Хозяин, — сразу отозвался Мулей-эль-Кадель, остановив коня таким резким рывком, что тот чуть не распластался по земле. — Галиот готов?

— Да, господин, — ответил один из негров.

— Кто на веслах?

— Десять греческих отступников.

— Они знают, что те, кто сядет на корабль, христиане?

— Я им сказал.

— И они согласились?

— С радостью, хозяин, и обещали слушаться христиан.

— Ведите нас.