— Вы хотите остаться на Кипре? — Его вопрос прозвучал немного странно, ибо в нем не слышалось сожаления.

— До тех пор, пока не разыщу человека, которого люблю. Он у вас в плену.

По лицу турка снова пробежала тень.

— Кто он такой? — спросил он.

— Виконт ЛʼЮссьер, — отвечала герцогиня.

— ЛʼЮссьер… — пробормотал Мулей-эль-Кадель и провел рукой по глазам, словно что-то вспоминая. — Это один из тех аристократов, кого взяли в плен в Никозии? И Мустафа их пощадил, так?

— Да. Вы его знаете? — с тревогой спросила девушка.

— По-моему, знаю. Подождите… ну да, любимец Никозии, звезда, доблестный воин, знаменитый командир.

— Мне хотелось бы знать, куда его увезли и где содержат.

— Думаю, это будет нетрудно. Кто-нибудь наверняка о нем знает.

— Пленных аристократов увезли в Константинополь?

— Сомневаюсь, — отвечал Дамасский Лев. — Ходили слухи, что Мустафа имеет особые виды на этих командиров. Вы хотите и его освободить, прежде чем покинуть Кипр?

— Я для того сюда и приехала, чтобы вырвать его из рук ваших соотечественников.

— А я полагал, что вы, благородная дама, взялись за оружие из ненависти к нам, мусульманам.

— Вы ошибались, Мулей-эль-Кадель.

— И очень рад тому, синьора. Нынче ночью узнать, где Мустафа держит виконта, будет невозможно, но завтра к вечеру обещаю. Сколько человек прячется здесь? Я должен принести вам турецкую одежду, чтобы вы могли выйти из Фамагусты незамеченными. Вас только трое?

— Пятеро, — сказал Перпиньяно. — Еще двое моряков венецианского флота прячутся в погребе. Если вам это не трудно, хотелось бы и их вырвать из когтей неминуемой смерти. Я обязан им жизнью.

— Я сражался с христианами, потому что я турок. Но у меня нет к ним ненависти, — отвечал Мулей-эль-Кадель. — Постарайтесь, чтобы завтра к вечеру они были здесь.

— Благодарю вас, синьор. Я был уверен, что Дамасский Лев столь же великодушен, сколь и смел.

Турок молча поклонился, улыбнулся, галантно поцеловал протянутую герцогиней руку и направился к выходу со словами: