Сквозь засыпанную мусором и камнями оконную решетку я разглядел двоих людей, отчаянно махавших мне руками. Это было спасение. Они отодвинули засовы и впустили меня, вернее, втащили, потому что от ран и усталости я уже не стоял на ногах.

— А кто были эти благородные люди? — спросила герцогиня.

— Двое моряков венецианского флота, они сюда прибыли вместе с подкреплением под командованием Мартиненго: старший помощник капитана и марсовой.

— Где они теперь?

— Прячутся в темном погребе. Закрылись на засовы и привалили ко входу несколько камней, чтобы турки его не нашли.

— А как вы узнали, что я здесь? — спросила герцогиня.

— Это я ему сказал, — отозвался Эль-Кадур.

— А я в суматохе боя совсем забыл номер каземата.

— Почему же эти двое моряков не пришли вместе с вами?

— Они не решились, капитан. И потом, они боялись, что это убежище уже заняли янычары Мустафы.

— До погреба далеко?

— Шагов триста.

— Эти люди могли бы нам очень пригодиться, синьор Перпиньяно.

— Я тоже так думаю, герцогиня, — ответил венецианец, наверное впервые поименовав ее настоящим титулом знатной дамы.

Девушка несколько секунд помолчала, словно что-то обдумывая, потом, обернувшись к арабу, который все время неподвижно стоял рядом, резко спросила:

— Ты все-таки решился?

— Да, госпожа, — отвечал сын пустыни. — Только этот человек может нам помочь.

— А если ты ошибаешься?

— Дамасский Лев сюда не явится, синьора. У Эль-Кадура есть пистолет и ятаган, и он умеет с ними обращаться лучше, чем янычары Мустафы.

Герцогиня обернулась к венецианцу, который застыл от удивления и никак не мог сообразить, при чем тут турок, которого выбили из седла перед стенами Фамагусты.