Выпив вина, герцогиня снова улеглась, положив ладонь под голову, а араб тем временем пристраивал факел в том углу, где не было щелей, чтобы никто не заметил с улицы свет.

— Что же с нами будет, Эль-Кадур? — спросила герцогиня после нескольких минут молчания. — Как ты думаешь, нам удастся незамеченными выйти из Фамагусты и отправиться на поиски ЛʼЮссьера?

Араб вздрогнул, потом угрюмо сказал:

— Оставь пока мысли о виконте, госпожа, давай лучше подумаем, как спастись.

— Я ведь только спросила, сможем ли мы?

— Может, и сможем, с помощью одного человека. Он единственный из тысяч и тысяч турок, у кого благородное и рыцарское сердце.

Герцогиня пристально на него посмотрела:

— Кто же он?

— Дамасский Лев.

— Мулей-эль-Кадель?

— Да, госпожа.

— Тот самый, кого я победила?

— Но ты даровала ему жизнь, а ведь могла убить, и никто, даже турки, ничего бы не сказал. Он единственный, кто упрекал великого визиря за кровожадность в отношении христиан.

— Знал бы он, что его выбила из седла и ранила женщина…

— Это только лишний повод тобой восхищаться, синьора.

— И что ты хочешь предпринять?

— Явиться к Дамасскому Льву и объяснить ему, в какое положение мы попали. Я уверен, что этот сильный и честный воин тебя не выдаст, к тому же… кто знает, а вдруг он сможет дать какую-нибудь ценную информацию о том, где содержат виконта.

— Ты надеешься на такое великодушие турка?

— Да, синьора, — твердо ответил араб.

— Ты с ним знаком, с Мулеем-эль-Каделем?