Гвин понадобилось около минуты, чтобы понять, где именно она проснулась. В голове все еще пылал огонь, а перед глазами плыло. Вполне объяснимо. Так быстро и без подготовки уходить в окулус, а потом возвращаться – решение более чем безрассудное. Саморазрушительное в какой-то степени. Тем более после долгой дороги и прочих сотворенных чар. Удивительно, что ни кровь у нее носом не пошла, ни сознание она не потеряла по пути. А ведь вполне могла отключиться и свалиться с какой-нибудь лестницы. На радость свекру. Удача, что получилось добраться без приключений. Оставалось только сообразить, куда именно.

Женщина попыталась сфокусироваться. Она лежала на мягких шкурах в полной темноте. В воздухе висел кисловатый запах щелочи и продуктов звериной жизнедеятельности. Размытые очертания предметов, низкий сводчатый потолок и мышиный писк помогли сообразить, куда именно принесли ее ноги. И где провалилась в сон раскалывающаяся голова.

– Умница. – Адептка похвалила себя и осторожно села.

Она старалась не делать резких движений, но мир вокруг все равно закружился, а к горлу подступила тошнота.

Гвин задышала глубоко и размеренно, приводя организм в норму. Прислушалась. Если не считать живности в комнате, в замке было тихо. Вероятнее всего, праздник давным-давно закончился и гости разошлись по комнатам отдыхать. Возможно, кто-то из них даже пожелал спешно покинуть Высокий Очаг после внезапного землетрясения.

Странно, что ее никто не пытался найти.

– Интересно, что король наговорил гостям в оправдание, – пробормотала Гвинейн.

Впрочем, выяснять было совершенно некогда. Она и так провалялась тут слишком долго. Надлежало завершить все дела до рассвета.

Во мраке заухала сова.

Гвин наконец удалось подняться на ноги. Она на ощупь добралась до деревянного окошка в крыше и распахнула его. Сверху посыпался снег. В открывшийся проем проник свет зеленой луны. Он залил чердачное помещение и помог адептке быстрее сориентироваться.

Медленно, чтобы не провоцировать новых приступов тошноты, она прошлась вдоль клеток и выпустила на волю всех птиц и зверей, которых позволяла выпустить погода. Последней в окно выпорхнула старая сова.

Затем Гвинейн приоткрыла дверцу в клетку с мышами. Их осталось всего трое. Серые шебуршащие малютки. Но они могли нанести непоправимый урон книгам и пергаментам внизу. Впрочем, адептка рассеянно подумала, что ей уже все равно, что станется с ними.

Игнорируя пульсирующую боль в затылке, она закрыла окошко и так же на ощупь спустилась по лестнице. Каждое движение требовало усилий и сосредоточенности. Но больше разлеживаться Гвин не могла. Возможно, она бы и проспала до утра, но что-то разбудило ее. Что именно, пока уяснить не удалось. Ноги сами несли по ступеням вниз, в кабинет.

Завидев хозяйку, крачка забилась в клетке.

Адептка устало улыбнулась птице.

– Прости меня, милая, – пробормотала она и взяла крачку в руки. Та не сопротивлялась. – Я тебя отпускаю, но у меня одно последнее поручение. Будь добра. Не откажи.

Гвин ласково погладила мягкие перья. А затем поднесла птицу к лицу и забормотала слова заклятия. Глаза адептки налились молочным свечением. Она подула на замершую крачку, вдыхая в нее собственную жизнь, чтобы у пташки хватило сил на дорогу. Дальше требовалось наложить чары, которые помогут крачке найти адресата. И тут Гвин задумалась.

Адресатов оказалось двое. Но птица всего одна.

Она вдохнула поглубже и зашептала быстро и решительно.