По счастью, Антоний согласился на встречу, хотя, по утверждению Плутарха, и проникся к Октавиану новой враждою из-за каких-то очередных наветов[699]. Лепид появления у своих владений эскадры победоносного флота Помпея не оценил и союза с ним против Октавиана не заключил. Но самые благоприятные для молодого Цезаря вести пришли из-за Альп: Марк Випсаний Агриппа одержал блестящую победу над мятежными галлами в Аквитании[700]. Более того, он не только успокоил и остальную Галлию, не только отразил набеги зарейнских германцев, но, действуя по примеру самого божественного Юлия, дважды сам переходил Рейн, вторгаясь в пределы Германии.

Октавиан теперь стал чувствовать себя увереннее. Ранее он даже предполагал в случае отказа Антония встретиться с ним на транспортных судах переправиться в Сицилию и навязать Сексту войну на суше. При полном превосходстве помпеянцев на море это была бы чистейшая авантюра. Ведь, будучи отрезанными вражеским флотом от Италии, не получая подкреплений, при наличии у Секста немалых сил и на суше и очевидной поддержке его населением многолюдного острова, переправившиеся легионы, скорее всего, бесславно бы погибли. Такие «планы» – явное свидетельство отчаянного состояния души наследника Цезаря. Но ныне, получив благоприятные известия от Антония и радостное сообщение о победах Агриппы, Октавиан мог успокоиться, вновь обрести почву под ногами и начать очередные приготовления к войне. Возобновилось строительство новых кораблей. Теперь встречи с коллегой-триумвиром наследник Цезаря ожидал уже далеко не в удручённом состоянии.

Предстоящая встреча имела чрезвычайно важное значение для всех триумвиров, ибо 31 декабря 38 г. до н. э. истекал срок действия Второго триумвирата. Требовалось новое узаконенное соглашение, продлевающее полномочия триумвиров на следующие пять лет. Потому отношение и Антония, и Октавиана к предстоящему событию было самым серьёзным. Любопытно, что Марка Эмилия Лепида как равноправного партнёра они, похоже, совсем сбросили со счетов. На встречу его не пригласили. Октавиан, хорошо помнивший, сколь непростыми были переговоры в Брундизии осенью 40 г. до н. э., к новой встрече с заклятым другом и коллегой привлёк мощные интеллектуальные силы. Верный Меценат, ранее добившийся у Антония согласия на повторение переговоров в Брундизии и вернувшийся в Рим, вновь отбыл в Апулию. Его сопровождала целая свита людей, чьи имена говорят сами за себя. Путешествие ближайшего сподвижника Октавиана и тех, кого он решил привлечь к предстоящим переговорам, нам подробно известно благодаря великому Горацию Флакку, принявшему в нём участие.

Путь поэта в число друзей наследника Цезаря был далеко не прост. Сын либертина, уроженец провинциального городка Венузия на стыке Лукании и Апулии, он в начале гражданской войны между триумвирами и последними республиканцами был на стороне Брута и Кассия. В их армии даже удостоился высокого звания войскового трибуна, каковых в легионе было шесть. Таковыми обычно назначались дети сенаторов и всадников. Потому для сына вольноотпущенника это была большая честь. Бился он и при Филиппах, но славы на поле боя не сыскал. Более того, Гораций в своих стихах вспоминал, как бежал с поля боя, бросив щит. По римским представлениям, это было постыдным проявлением трусости. В дальнейшем он – то ли раскаялся в своём «республиканизме», то ли просто понял его обречённость. В гражданской жизни после войны Гораций добывал себе средства к существованию, будучи скрибой (писцом) в квестуре (финансовом ведомстве). Начал писать стихи, и вскоре был замечен старшим поэтом-собратом Вергилием. Тот и ввёл его в круг Мецената в 38 г. до н. э. И вот Гораций удостоился чести вместе со своим покровителем отправиться на свою малую родину и далее в Брундизий для участия в важнейшем событии римской политической жизни. Это путешествие поэт описал в «Пятой сатире». Вот как оно начиналось:

Двигались Гораций и его спутники неспешно:

Наконец, путешественники:

Вскоре Гораций и Гелиодор дождались будущих главных переговорщиков:

Собирающийся состав интеллектуального и дипломатического подспорья Октавиану был, бесспорно, впечатляющ: Меценат, один из творцов (если не главный!) Брундизийского соглашения 39 г. до н. э., Луций Кокцей Нерва, ближайший друг Антония, Фонтей Капитон и, наконец, знаменитый ритор Гелиодор и уже ставший известным поэт Гораций. Вскоре же, продолжая путешествие, Меценат со товарищи получили ещё одно интеллектуальное подкрепление:

Дорога продолжалась. Порой путники проводили ночи в наилучших условиях:

Но вот в Беневенте из-за неискусного повара пришлось им самим тушить занимавшийся пожар:

За Беневентом начинались места, с детства Горацию прекрасно памятные:

Для Горация тяжкий горный подъём и слёзный ночлег усугубились ещё и обманом со стороны весёлой девицы, пообещавшей поэту любовное свидание, но на таковое не пришедшей:

После такого вдвойне обидного ночлега:

В дальнейшем путешественники намучались из-за размытых дождями дорог, посетили ряд попутных городов и, наконец:

В Брундизии, однако, встреча триумвиров и соответственно намеченные переговоры, на каковые явился Меценат со столь представительной свитой, не состоялись. Неожиданно власти города отказались принять Марка Антония, прибывшего к берегам Италийским во главе могучего флота из трёхсот судов[712]. Это был откровенно недружественный жест со стороны Октавиана, прямо противоречивший его же предыдущим действиям. Ведь именно он был инициатором новой встречи, он посылал к Антонию Мецената, он же назначил и место, уже как бы традиционное. Конечно, пассивность Секста Помпея, помощь друзей и ряда городов в восстановлении флота, известия о блистательных успехах Марка Агриппы в Галлии и его предстоящем возвращении в Италию – всё это вернуло Октавиану уверенность в своих силах. Это, очевидно, брундизийским негостеприимством он и желал продемонстрировать правителю римского Востока. Но ведь и Антоний мог похвалиться успехами. И немалыми. Не говоря уж о победах Публия Вентидия Басса над парфянами, чьи действия блестяще продолжил наместник Сирии Сосий, Канидий победил поочерёдно армян, иберов и альбанов, достигнув гор Кавказа. Так что у доблестного Марка были основания для серьёзнейшего раздражения. В то же время он никак не менее Октавиана нуждался в новом соглашении. Прежде всего, в продлении триумвирских полномочий. Здесь наблюдался общий интерес. Кроме того, если у молодого Цезаря ощущалась крайняя нехватка боевых кораблей после жестокой конфузии под Мессаной, то Антонию нужны были дополнительные сухопутные войска. Для начала большой войны с Парфией, после минувшей кампании неизбежной, требовалась более значительная армия, нежели та, каковой он располагал. И Марк имел все законные основания требовать содействия коллеги-триумвира. Ведь, согласно предыдущим договорённостям, Антоний наравне с Октавианом мог набирать легионы на землях Италии. Но правил-то Италией не он… А поскольку наследник Цезаря никак не был заинтересован, чтобы в его владениях люди Антония формировали армию, то, вопреки всем соглашениям, Октавиан этому на деле препятствовал. Но, с другой стороны, и он не мог обойтись без поддержки могучих морских сил Марка. В итоге обоюдно необходимая встреча коллег-триумвиров состоялась в Таренте, и новые договорённости были достигнуты.

Сложно сказать, какую роль в переговорах сыграла интеллектуальная команда Мецената, где были представлены не только люди Октавиана, но и друзья Антония. Но Аппиан и Плутарх указывают на усердие Октавии в попытках примирить мужа и брата. Она сопровождала Антония в поездке. К этому времени Октавия родила ему двух дочерей и была беременна в третий раз. Ей удалось не без труда развеять подозрения брата в том, что Антоний послал своего либертина Каллия к Лепиду для заключения военного союза против Октавиана. В конце концов, триумвиры увиделись лично между Тарентом и Метапонтом на берегу речушки, берега которой должны были их разделять[713].

При встрече и Антоний, и Октавиан очередной раз демонстрировали замечательное дружелюбие. Каждый постоянно стремился превзойти коллегу в выражении симпатий к нему. В Тарент они прибыли в повозке Октавиана. В городе, демонстрируя полнейшее доверие к Антонию, он остановился в доме, где тот жил, прибыв туда безо всякой охраны, и ночь провёл без телохранителей. Марк на следующий день выказал точно такое же доверие наследнику Цезаря, тоже заночевав у него без охраны. В этом все увидели результат стараний Октавии, усилий Мецената и его команды и прибывшего из Галлии победоносного Агриппы, твёрдого сторонника мира и дружбы между триумвирами. Не могли не произвести сильнейшего впечатления и на триумвиров, и на их окружение глубоко искренние слова Октавии: «Но, если зло восторжествует и дело дойдёт до войны, кому из вас двоих суждено победить, а кому остаться побеждённым – ещё неизвестно, я же буду несчастна в любом случае»[714].

В итоге тарентийцы «увидели несравненной красоты зрелище – огромное войско, спокойно расположившееся на суше, огромный флот, недвижно стоящий у берега, дружеские приветствия властителей и их приближённых»[715]. Очередное соглашение между триумвирами состоялось. Главным было продление властных полномочий еще на пять лет. Но, если изначально таковые были подтверждены центуриатными комициями, то в Таренте с немалым опозданием. Ведь полномочия завершились уже к началу 37 г. до н. э., а соглашений достигли к лету того же года. На сей раз «они продлили эту власть на следующее пятилетие, не спрашивая уже постановления народа»[716]. Пошли триумвиры навстречу друг другу и в вопросах укрепления своих вооружённых сил. Антоний немедленно предоставил в Таренте в распоряжение Октавиана сто двадцать боевых кораблей с медными таранами. Помимо этого Октавия уговорила мужа передать брату ещё двадцать лёгких судов. На таких обыкновенно ходили по морям пираты. И вот теперь эти корабли должны были действовать против пиратского по сути флота Секста Помпея. Антоний должен был получить из Италии двадцать тысяч пехотинцев. Не был забыт и Секст Помпей: его исключили из числа жрецов-авгуров и консулов-десигнатов, то есть, консулов, выбранных, но к полномочиям не приступившим[717].

Успешно завершив встречу в Таренте, триумвиры разъехались. Октавиану предстояло готовиться к новой кампании против Секста Помпея, Антония на Востоке ждала большая война с Парфией. Октавию со всеми своими детьми – и от неё самой, и от покойной Фульвии – Марк оставил на попечение её брата. Ближайшее будущее показало роковой характер этого решения.

Подготовку к решающим боям против «сицилийской державы» наследник Цезаря повёл самым тщательным образом, без спешки, понимая, сколь значимым будет исход. Заново строились корабли, дабы не только восстановить потери, но и добиться полного превосходства на море. И здесь очень и очень кстати пришлись суда, выделенные Антонием. Да и Лепид, как выяснилось, не клюнул на удочку Секста и не пошёл с ним на союз против коллег-триумвиров. Морская прогулка флотилии Аполлофана в Африку оказалась бесполезной и только не позволила Помпею использовать это немалое число кораблей против Октавиана. Вообще, надо сказать, отважный воин, блестящий флотоводец, умелый организатор и создатель «островной державы», державшей в страхе всю Италию, в политике глобальной почему-то вёл себя странно. После значимых успехов он проявлял удивительную нерешительность, несвоевременную медлительность и постоянно отдавал инициативу в руки своих противников. И это при том, что в Италии и в Риме у него было немало сторонников, причём даже среди цезарианцев… Плиний Старший в своей «Естественной истории» приводит рассказ о некоем Габиене, который в своё время сражался под орлами божественного Юлия. Сей доблестный воин, будучи смертельно ранен, просил передать Сексту Помпею, что его дело правое и победа будет за ним[718]. Но сицилийский владыка, похоже, не ставил перед собой целью борьбу за власть во всей Римской державе… Возможно, он надеялся отстоять право на самостоятельное существование своего островного государства… Но только все триумвиры никак не желали мириться с существованием такового. И против сына Помпея Великого они как цезарианцы в конечном итоге оказались едины. А это означало неизбежную гибель как новоявленной державы, так и её основателя. Ресурсы сторон были несопоставимы. Секст мог держаться и даже одерживать порой блестящие победы, пока имел преимущество на море. А оно не могло быть вечным.