Таким образом, маленький сторожевой отряд очутился лицом к лицу с ожидаемым неприятелем, подоспевшим, однако, совсем не с той стороны, с какой его ожидали. Из зараженной Персии пароходы продолжали приходить здоровые, из благополучных владений бдительного губернатора Рогге они то и дело подвозили умирающих. Враг был уже тут, и, что всего хуже, – он успел уже совершить обходное движение и проник в Астрахань… 14 июня был констатирован несомненный случай холерного заболевания в городе57. Откуда бы ни проникла болезнь, – проехала ли она с отличными рекомендациями на бакинских пароходах еще до начала обсервации или пробралась сухим путем, – во всяком случае, с этих пор роль доктора Арустамова, по-видимому, была кончена… И главное – было очевидно, что задача обсервации на «Девяти футах» далеко превышала средства отряда. Но все это с точки зрения существа дела, а доктор Арустамов обязывался смотреть также и с точки зрения инструкции. По предписанию он был прислан, по предписанию задержал 265 человек на одном пароходе и столько же, вероятно, на другом, по предписанию же только и мог прекратить эти операции, допустив истомленных людей в Астрахань, где, конечно, было больше возможности справиться с задачей…
Но такого предписания не было, и потому «обсервация» продолжалась (до 3 июля) с такой неуклонностью, которая способна повергнуть всякого стороннего наблюдателя в глубочайшее изумление перед необычайной энергией исполнителей… Еще несколько дней, и с каждым дымком, появлявшимся на южном горизонте, бедствие росло, число задержанных увеличивалось. «Появились наливные шхуны, на которых были сотни пассажиров, бежавших из Баку». Это было беспорядочное бегство населения, напуганного внезапностью появления болезни и, думаем также, – таинственностью угрожавших обывателю «административных воздействий». Люди заболевали и умирали в дороге, а между тем «на всех прибывавших судах не было не только врача, но даже фельдшера и аптечки»58.
Что же, с своей стороны, предлагал больным отряд на «Девяти футах»? Мы уже видели: три врача (на трех пунктах), повар, два фельдшера и… повивальная бабка. «Обстановка больницы, – по словам самого доктора Арустамова, – была такова: кроме 10 кроватей, больше ничего не имелось. Белья для больных не хватало, не было стульчаков, гидропультов, клеенчатых халатов, резиновых галош и… гробов»…59
Иначе сказать – не было ничего, что нужно для больных и умирающих, а была одна мымрецовская инструкция: «тащить» больных на обсервацию и «не пущать» их в Астрахань… Это ясное приказание высшей астраханской администрации маленький «санитарный» отряд выполнил образцово: с своими ничтожными средствами он дал сигнал, и на «водном Невском проспекте» (употребляю выражение Г. И. Успенского) движение было остановлено, как останавливается оно на настоящем Невском проспекте по мановению подчаска. Пароходы переставали дымить, спускали якоря… И вот у карантинной пристани покорно, смиренно, без ропота ошвартовались сотни судов. За время обсервации были задержаны на Каспийском взморье ни много ни мало… 263 (двести шестьдесят три!) парохода и 214 (двести четырнадцать!) баржей. «По минимальному расчету, – писал доктор Арустамов в своем докладе, – на Девяти футах скопилось (одновременно!) до десяти тысяч человек»… И, сообщив эти поразительные цифры, доктор Арустамов ставит вопрос:
«Чем только питались эти люди?!»
Да, это вопрос, от которого у свежего человека волосы подымаются дыбом… «Как чем питались? – спросит, наверное, читатель. – Да разве, давая приказы об остановке караванов в море, астраханская администрация не подумала заранее, что задержанные будут нуждаться в пище?»
Именно так: астраханская административная комиссия, во главе с губернатором г-ном Тевяшевым, составляя свои строгие инструкции, имела в виду только холеру, которую следовало «задержать» совершенно так, как задерживают неодушевленную контрабанду, но совсем не имела в виду живых людей и их потребностей. Среди этого десятка тысяч людей, остановленных в море для «обсервации, изоляции и дезинфекции», находились подозрительные и нeблагонадежные по холере личности… Ну, значит, их и надлежало подвергнуть медицинскому аресту, для чего имелись 10 кроватей, повар и повивальная бабка. Что же касается здоровых, то для них не было приготовлено даже хлеба и, что еще важнее, – воды! А кругом было соленое море!
«Санитарная станция, – гласит красноречивый доклад доктора Арустамова, – по мере возможности (!) доставляла провиант. К концу обсервации (только к концу!) некоторые пароходные общества стали подвозить провизию для своих пассажиров… Но это, – эпически прибавляет докладчик, – была лишь капля в море». При этом еще «буфетчики и судовая команда на пароходе, пользуясь тяжелым положением пассажиров, бессовестно эксплуатировали последних». «Только тот, – продолжает этот замечательный доклад, – кто присутствовал при ужасных сценах плача, жалоб и проклятий здоровых пассажиров, находившихся вместе с больными и разлагающимися трупами (!!), – только тот может иметь понятие о том, какое благодеяние оказывали быстрая и тщательная дезинфекция людей и вещей на „Могильном бугре“ и устроенные там бараки»…
Доктор Арустамов, очевидно, настоящий оптимист… Конец этого периода, неожиданно прославляющий благодеяния быстрой дезинфекции, для которой задержано 10 тысяч людей без воды и пищи, – признаемся откровенно, – нимало не убеждает нас в том, что эта дезинфекция представляла для кого бы то ни было благодеяние, а не ужасающее бюрократическое преступление. «Другая же больница, – продолжает докладчик, – была устроена только к 20 июня, почему в плавучей больнице стали накопляться больные и мертвые». Часть трупов Арустамов с своими помощниками свозил на берег (30 верст!) и хоронил своими средствами, а больных, в числе 45 человек, и 17 трупов отправил с 19-го на 20 июня на Благословенный промысел.
Между тем с утра и до поздней ночи, одни за другими, подходили суда к санитарной станции за свидетельствами. И большая часть привозила больных и умирающих, или люди заболевали во время стоянки, что, разумеется, при описанных условиях должно было идти в усиленной степени…
При этом справедливость требует отметить, что личный состав отряда делал настоящие чудеса. «В продолжение десяти дней медицинский персонал (мы видели – какой) работал без отдыха и сна». «Кругом станции стояла масса судов с тысячами пассажиров. Необходимо было снимать трупы, возможно скорее свозить их на берег и предавать земле», тем более что «много трупов привозилось с моря уже разложившимися», а земля была на расстоянии 30–40 верст от станции. «Берега настолько мелководны, что даже на лодках нельзя было приставать к ним. Больных и трупы нужно было переносить на руках, по колено в воде»…60
Далее: «необходимо было самим врачам снимать больных со шхун в больницу, ибо команда шхун и пассажиры отказывались помогать в этих случаях. Нужно было самим врачам снимать платье с больных, омывать их, переодевать и переносить в палаты, где больные лежали на сене (в мешках), тесно друг около друга; надо было ежеминутно обеззараживать извержения больных. По причине такой неурядицы один фельдшер, Земский, умер от холеры»…
Вот каково было положение вещей, изображенное доктором Арустамовым, главным деятелем Девятифутовой обсервации, и вот при каких условиях передовой санитарный пикет встретил холеру в Каспийском море перед Астраханью. А ведь это и была первая встреча, которая определила очень многое в дальнейшем.
Разумеется, поведение доктора Арустамова и всего этого передового отряда, если смотреть на них как на исполнителей выработанных астраханским губернатором инструкций, – стоит выше всяких похвал. Впоследствии мы читали в связи с этой холерной кампанией много приказов о наградах и благодарностях, начиная с г-д губернаторов и кончая упомянутых уже прапорщиком морской артиллерии В. И. Гловацким, которого H. М. Баранов печатно благодарил «за быстрое изготовление фонарей и флагов». О награждении или хотя бы благодарности доктору Арустамову мы ничего не помним. А между тем, когда все фонари разобьются и истреплются все флаги, – имена доктора Арустамова с товарищами должны перейти в бытовую историю русской общественности как пример истинного героизма, который, однако, на службе у бессмысленных чиновничьих усмотрений оказался не только бесплодным, но прямо гибельным и вредным.
К сожалению, эта последняя оценка совершенно неоспорима. Отряд исполнил свою задачу (т. е. выполнил инструкцию) с истинным, а не мишурным героизмом, но было бы, вероятно, гораздо лучше, если бы на месте этих упорных людей, сумевших задержать сотни судов и десятки тысяч людей у временного городка в открытом море, без воды и хлеба, при наличности десяти кроватей, двух санитаров, акушерки и повара, – если бы на их месте явились люди малодушные, которые сбежали бы перед этой тучей отчаяния и смерти и явились бы к г-ну астраханскому губернатору с докладом, что его инструкция нелепа и неисполнима и что мымрецовская формула «тащить и не пущать» не есть лучшее средство борьбы с эпидемией… Что было бы тогда?.. Астрахань волей-неволей вынуждена была бы принимать больных у себя (как это и случилось после 3 июля), сдавать их в свои больницы, хоронить на своей земле… Тогда «казенное благополучие» Астрахани прекратилось бы днями десятью раньше – и только… Но зато можно сказать наверно, что не было бы многого, гораздо более мрачного, что зародилось впервые на «Девяти футах».
А родилась там (для меня это несомненно) или, во всяком случае, там приняла значение очевидности, облеклась плотью позорная и кровавая легенда – что врачам приказано морить народ под предлогом холеры.
«Чем эти люди питались?» – спрашивал, как мы видели, доктор Арустамов и сам же отвечал, что все старания станции в этом отношении были только «капля в море» – то есть в море искусственно созданного голода и жажды… Что должны были испытывать жертвы этой бездушной и слепой якобы санитарной канцелярщины, которая произвела скопление тысяч людей в самой ужасной обстановке, которая держала живых людей вместе с разлагающимися трупами и к бедствиям, порожденным холерой, прибавила бедствия, порожденные бессмысленным распоряжением. Один капитан зевекинского парохода передавал моему брату как очевидец, что пароходные команды продавали стакан воды по 20 копеек – тем, разумеется, кто мог платить эту цену.
А кто не мог?.. И таких были именно тысячи…
И еще одна подробность, которую доктор Арустамов не внес в свой доклад, но которую я, живя и разъезжая в то время по холерным районам Приволжья, слышал от многих в устной передаче. В один из дней этого ужасного томления, когда, даже по словам самого докладчика, на задержанных пароходах происходили сцены в роде дантова ада, на горизонте со стороны Астрахани показался дымок… Бежал казенный пароходик, который сразу привлек внимание и возбудил в истомленных сердцах радостные надежды: наверное, это везут из Астрахани припасы, а может быть, даже приказ снять этот жестокий и нелепый арест баржей и пароходов в открытом море. Сотни глаз жадно всматривались в выраставшее темное пятнышко с казенным флагом… Но когда пароход пристал к карантину, то оказалось, что на нем не было ни запасов пресной воды, ни хлеба для арестованных… Вместо всего этого пароход привез… гробы…
Мы, люди, несколько знакомые с бюрократическими порядками, можем дать «трезвое» объяснение этому явлению. В самом деле, оно так понятно: мы уже видели, что доктор Арустамов указывал в своем докладе на отсутствие «гидропультов, клеенчатых халатов, резиновых галош и – гробов»… Мы уверены, конечно, что в своих донесениях по начальству он не забыл и об отсутствии воды и хлеба. Но… «административная комиссия» ближе всего, конечно, приняла к сердцу то, что касалось дезинфекции и изоляции, вообще, – что непосредственно касалось преследуемой болезни. Забота о здоровых – выходила за пределы ее компетенции. Последовало, разумеется, соответствующее распоряжение, кто-нибудь, быть может, получил даже благодарность «за быстрое изготовление гробов», как прапорщик морской артиллерии Гловацкий – за фонари и флаги. И вот заботливое начальство спешит порадовать свой передовой отряд… Гробы действительно необходимы, так как в это время доктора на своих плечах выносили в лодки трупы, завернутые одними простынями, и везли их для похорон к Могильному бугру… Кто же мог предвидеть обстоятельства, при которых этот полезный подарок появится перед глазами истомленной толпы, и тот логический вывод, который она сделает?