«Они так недавно еще носились по улицам, как демоны разрушения, уничтожая все на своем пути, бесчинствуя и наводя на нас ужас. Теперь они сидят по тюрьмам и ждут праведного возмездия… Пойдем же спокойно в оперу, хотя, правда, поют в ней довольно скверно».
Это буквальная выдержка из одной приволжской газеты послехолерного времени. Увы, даже в газете «Каспий», оказавшей много услуг гласности разоблачением – правда, не бакинских, а только астраханских порядков, – писали уже 19 августа:
«На днях в клубе состоялся экспромтом танцевальный вечер, на котором было очень весело, и всех заинтересовала какая-то приезжая красавица. Эту красавицу, как я слышал, выписали из T., вследствие нефтяного кризиса, на компанейских началах. Хорошо бы, если бы хоть на этих началах выписать еще каких-нибудь дам, а то по саду бегают, подбирая хвосты, какие-то куропатки»67.
Очевидно, местная жизнь входила в свои права, и отражение ее, печать, тоже «переходила к очередным делам».
P. S. Несколько неприятных минут пережила администрация многих поволжских городов ввиду предстоявшего военного суда. Предполагали, что он должен вскрыть многое, что могло бы осветить оборотную сторону медали. И впоследствии говорили, что он действительно вскрыл многое… Но процесс происходил при закрытых дверях…
Часть II
Холерные бунты
Взгляд историка. Холерные бунты в России
(С. Гессен)
Холера в России
«В конце 1825 года, – вспоминал Пушкин, – я часто виделся с одним дерптским студентом… Однажды, играя со мною в шахматы и дав мат конем моему королю и королеве, он мне сказал: „Холера – morbus68 подошла к нашим границам и через пять лет будет у нас…“ О холере имел я довольно темное понятие, хотя в 1822 году старая молдаванская княгиня, набеленная и нарумяненная, умерла при мне в этой страшной болезни. Я стал его расспрашивать. Студент объяснил мне, что холера есть поветрие, что в Индии она поразила не только людей и животных, но и самые растения, что она черной полосою стелется вверх по течению рек, что, по мнению некоторых, она зарождается от гнилых плодов и прочее – все, о чем после мы успели наслыхаться. Таким образом, в дальнем уезде Псковской губернии молодой студент и ваш покорнейший слуга, вероятно, одни во всей России беседовали о бедствии, которое, через пять лет сделалась мыслию всей Европы».
Бывший дерптский студент, а потом «блестящий» гусар, приятель Пушкина, умный и наблюдательный Вульф оказался зловещим пророком. Впрочем, значение пророчества его умалялось тем фактом, что однажды, в 1823 г., страшная азиатская гостья уже переступила границы России, проникнув через Персию в русское Закавказье, в Тифлис и в Баку. В сентябре того же года холера водным путем проникла и в Астрахань, однако вскоре, с наступлением холодов, она прекратилась. Это была как бы первая рекогносцировка, за которой через шесть-семь лет последовало опустошительное нашествие холеры на Россию.
В 1829 г. холера перешла русские границы сразу уж в двух местах: в Оренбург занесли ее киргизские орды; старым путем, через Персию, она снова проникла Тифлис и в Астрахань. И оттуда открыла свое гибельное триумфальное шествие через всю страну. В конце следующего года тот же Вульф с непритворной тревогой уже заносил в свой дневник зловещие сведения, подтверждавшие его предсказание: «Никакие меры предосторожности не в силах, кажется, остановить распространение сего бедствия: от пределов Сибири она подвигается к западу, и едва ли не дойдет она до сердца Европы. Она мне кажется губительнее чумы, которая, по крайней мере, весьма редко прокрадывается через карантины».
Казалось, что и в самом деле никакие средства, никакие предохранительные меры не способны противостоять страшной болезни. Осенью 1830 г. холера проникла в среднюю Россию. Во второй половине сентября она появилась в Пензенской, Симбирской и Костромской губерниях. Указом правительствующему сенату от 24 сентября, опубликованным 4 октября, в названных губерниях повелено приостановить объявленный там рекрутский набор по случаю появления эпидемической болезни холеры. Указом от 10 октября набор приостановлен по той же причине в губерниях Костромской, Курской и Слободско-Украинской.
Следуя за этими тревожными правительственным указами, мы наблюдаем постепенное зловещее распространение холеры, безжалостные щупальца которой, охватив кровеносные артерии объятой ужасом страны, медленно, но верно протягивались к Петербургу.
Правительство потеряло голову. Бороться с холерой оказывалось несравненно труднее, нежели с солдатскими восстаниями и крестьянскими бунтами, где лучшими и испытанными лекарствами были свинец и плети. Найти лекарство против холеры не представлялось возможным. Проще и естественнее всего было в тогдашней темной и порабощенной России обратиться за помощью к Богу. И вот по всей России потянулись бесконечные крестные ходы, загудели колокола и ладан заструился в отравленный заразой воздух.
Это было, по тем временам, конечно, хорошим лекарством, однако не против холеры, конечно, а против народного возмущения. Церковь честно служила самодержавному правительству, одурачивая свою верующую паству рассуждениями о том, что холера есть следствие «Божьего гнева», что, стало быть, она ниспослана свыше за грехи верующих, и так дальше в том же роде.
Одновременно правительство мобилизовало на борьбу с возможными крестьянскими бунтами армию поместного дворянства, которое, вопреки всем осложнениям в отношениях своих с самодержавием, в ответственные моменты оказывалось совершенно солидарно с ним перед лицом общего врага – трудового крестьянства. И вот, в то самое время, как священнослужители с амвонов вколачивали в народное сознание ядовитые представления о холере как о «Божьей каре», им вторили в своих вотчинах помещики.
«Я бы хотел переслать тебе проповедь мою здешним мужикам о холере; ты бы со смеху помер, да не стоишь ты этого подарка», – иронизировал в дружеском письме Пушкин, запертый карантинами в своем нижегородском имении. Позднейший мемуарист сохранил на страницах своих записок эту «проповедь» Пушкина: