– Не волнуйся, Гаррет, – успокоил он. – Я в порядке. Правда. Но спасибо за беспокойство.
О’Тул улыбнулся беззубой ухмылкой.
– Внутри я умираю от беспокойства. – Потом он слегка откинулся назад, и Марк повторил его движение.
Удивительно, но Марк впервые огорчился случившемуся. Прошлой ночью, когда он вошел в офис, его встретили сердечными рукопожатиями и похлопываниями по спине, все с облегчением узнали, что он оказался в целости и сохранности. На их лицах отразилось чувство вины – признание в том, что им не удалось найти хоть какую-то зацепку относительно его местопребывания, и радость от того, что он живой. Единственная шутка, на которую он нарвался, была сказана несколько часов спустя, когда пара парней пошутила о том, что они не возражают против того, чтобы их тоже взяли в заложники такие горячие преступницы, как Торелли и Херрик, и вслух размышляли, сопротивлялся ли Марк в полную силу.
Но О’Тул не поздравлял его с тем, что Марк жив, он ничуть не был очарован Хэдли и Грейс.
– Уилкс, знаешь, что я ненавижу больше, чем таскать свою задницу в Неваду?
Марк ничего не ответил.
– Мне пришлось объяснять толпе кровопийц в прессе, почему главный агент по делу стал Одиноким Рейнджером и попытался задержать двух опасных преступников, не дожидаясь подкрепления.
– В тот момент их не считали опасными, – возразил Марк, сразу же пожалев об этом, когда лицо О’Тула потемнело.
– Еще лучше, – распалялся он, – объяснять толпе придурков-репортеров, почему главный агент, закаленный ветеран, пошел за двумя женщинами, засевшими в мотеле с тремя детьми, и пробудил в них инстинкты медведиц, заставив их внезапно стать вооруженными и опасными.
Щеки Марка порозовели, на это ему нечего было ответить.
– По тонкому льду ходишь, Уилкс, – протянул О’Тул, его глаза заблестели, и Марк почувствовал его радость. С тех пор, как два года назад Марк начал работать с О’Тулом, между ними не было теплых отношений. Откинувшись назад, он произнес:
– Ты отстранен.
Марк попытался не вздрогнуть, но у него это плохо получилось, и губы О’Тула дернулись в улыбке.
– Это ошибка, – сказал Марк. – Я знаю этих женщин и это дело лучше, чем кто-либо другой. Хэдли и Грейс не…
– «Хэдли и Грейс»? – перебил его О’Тул, выгнув бровь, будто застал Марка за чем-то зловещим.
Марк медленно выдохнул.
– Хорошо. Торелли и Херрик. Эти женщины не типичные преступницы. Это две мамы, которые случайно попали в беду и теперь пытаются не загреметь в тюрьму.
– Правда? Моя мама вот тоже не очень хочет оказаться в тюрьме, – заметил О’Тул. – Но она и не крала миллионы долларов, не похищала федерального агента, не устраивала стрельбу на парковке, не говоря уже о том, чтобы ломать очень хорошую технику.
Кожу Марка покалывало, его беспокойство росло. О’Тул был из тех парней, которые в любой ситуации идут по пути наименьшего сопротивления, его единственная цель – закрыть все дела с минимальными усилиями. К этому прилагалось еще и полное отсутствие у О’Тула сочувствия, понимания и здравого смысла, и Марк знал, что он не задумываясь отдаст приказ стрелять на поражение по Хэдли и Грейс, независимо от смягчающих обстоятельств.