Эта текучка отнимала как минимум полдня; остальное время я посвящал работе над новой версией. Значительную часть доходов я вкладывал в разработку карт, подготавливая к освоению новые территории: количество клиентов росло не по дням, а по часам, и я не хотел, чтобы люди чувствовали себя стесненно. Я хотел быть добрым богом и умным царем – думаю, у меня получалось неплохо. На развешанных в комнате экранах я наблюдал за их жизнью; по-моему, они были счастливы – куда счастливее, чем снаружи.
А что думали обо мне они? Ощущали ли мое верховное присутствие? Вряд ли. Думаю, они вспоминали обо мне лишь тогда, когда я рассылал по Хайму очередное системное объявление, которое подписывал одним словом – Программер. Обычно эти послания извещали о том, что та или иная услуга отныне становится бесплатной, так что вряд ли мое имя ассоциировалось у них с неприятностями – скорее наоборот. Добрый бог и умный царь… – прочитав, одни благодарно кивали, другие ворчливо замечали, что эта мера давно напрашивалась, третьи не реагировали никак, и в следующую секунду все уже возвращались к своим делам.
Иногда это немного обижало меня. В самом деле, как можно жить, абсолютно забыв о том, что где-то рядом есть некто Всемогущий, от чьей воли ты зависишь всем своим существом, всеми своими потрохами? Подумать только – я мог бы убить их всех одной командой, одним поворотом тумблера! Их – и весь этот мир, который они так старательно рисовали в течение пяти лет… или четырех? Нет, все-таки пяти.
Ну, мог бы. Но зачем? Я ведь добрый и умный.
Пускай себе колбасятся. Мне ведь тоже небезразлично, что они так счастливы. Мне ведь от этого тоже лучше… наверно. Или даже точно. Точно лучше. Пусть радуются жизни. Пусть наконец делают то, что хотели бы делать. Пусть наконец будут теми, кем хотели бы быть. Взять хоть эту толстую динозавриху… Ну, хочется ей быть рыцарем Найтом… – так пусть будет! Чего ты к ней пристал: мол, никакой ты не Найт? Зачем? Да у тебя таких Найтов больше пятидесяти миллионов, не считая двойных аккаунтов! Пятьдесят миллионов! А ты… ну какой ты после этого бог и царь?
Я приоткрыл веки. Найт расположился напротив и ждал, деликатно глядя в сторону. На столике рядом с компом стояли наизготовку чайник и две чашки. Веревочки от чайных пакетиков свешивались из них, как мышиные хвосты. Я вздохнул и принял по возможности царственный вид.
– О’кей, – сказал я. – Допустим, я Программер.
Допустим, я даже могу тебе помочь. Но прежде ты расскажешь, как вам удалось найти этот дом. Расскажешь все с этим связанное, от начала до конца. Кто, где, когда и за сколько. Ты меня понял?
6. Она
Найт кивнул – поспешно, но с достоинством. Он вообще вел эту беседу просто замечательно. Честно говоря, в тот момент меня переполняла гордость: все-таки, как ни посмотри, Найт имел ко мне самое непосредственное отношение – сидел в моем теле, говорил моим языком, жестикулировал моими руками. И пусть содержание, которое намного важнее внешней оболочки, имело очень мало общего с моим забитым, запуганным, немым существом – все равно я взирала на свой оживший хаймовский аккаунт едва ли не влюбленными глазами. С какой твердой вежливостью он гнул свою линию! Как деликатно и в то же время неумолимо он заставил Программера увидеть перед собой именно Найта, а не меня – неприятную толстуху, задыхающуюся от страха и невозможности вымолвить хотя бы одно словечко. Ради этого можно было даже стерпеть те гадости, которые Найт говорил обо мне.
«Жирная, расплывшаяся, дурно одетая…» – как же еще я могу быть одета, если практически все мои заработки уходят на Хайм, то есть в конечном счете на самого Найта, на его гримасы, ужимки и интонации? С чего мне одеваться, если крошечная ироническая усмешечка стоит сейчас дороже пары хороших джинсов? А насчет «жирная» и «расплывшаяся»… это, господин мой, еще обиднее, потому что является чистой правдой, не возразишь. Но для кого мне заботиться о своей внешности, Найт? Я ведь почти не выхожу из дому, не принимаю гостей… Зачем мне хорошая фигура и красивые шмотки? До Хайма я без проблем жила в ситцевом халатике на голое тело – плюс платье, плащ и пальто на еженедельную всепогодную вылазку в гастроном. А с появлением Хайма можно было бы обойтись и одним халатом: продукты я стала заказывать по телефону, чтобы не тратить время на покупки.
Нет-нет, эти слова выглядели излишними и жестокими, хотя, возможно, Найт использовал их специально, чтобы разжалобить Программера. Чего я никак не могла понять, так это зачем он еще и обругал меня уродиной? Уродина… Он произнес это слово с такой ненавистью, с таким презрением, что ясно было – ни о каком притворстве речи не идет. Странное чувство: с одной стороны я восхищалась Найтом, его уверенностью, независимостью, благородством, а с другой – мое сердце разрывалось от боли: за что? За что он так ненавидит меня? За это пожилое непрезентабельное тело или за то, что ему приходится делить это тело со мной – перепуганной двухлетней девочкой, насмерть примерзшей к тому злосчастному ковру в гостиной, рядом с рассыпавшимися кубиками?
Видимо, он почувствовал мое состояние, потому что шепнул, не оборачиваясь:
– Не мешай, слышишь! Сейчас все решается!
Все! Дай мне довести это до конца, пожалуйста.
И я затихла, сжалась в комок, как тогда, на ковре. Кому-кому, а уж мне-то не привыкать.
– Да, собственно, и рассказывать-то нечего, – сказал Найт вслух, обращаясь к Программеру. – Все было проще некуда…
Дальше он спокойно изложил историю моего знакомства с хакером – в его изложении это и впрямь звучало чрезвычайно просто.
– Всего-то? – удивился Программер, услышав заломленную хакером цену.
– Для кого-то всего-то, – сухо ответил Найт, – а нам пришлось отдать всё, что у нас было. Всё, без остатка.