Непонятно, что случилось потом. Возможно, Охотники слишком рано разжали руки. Возможно. Молодой Кузнец чересчур сильно давил на нож, когда тот уже дошел до шейных позвонков овцы. Возможно, неприятность была не делом рук человека, но, скорее, выражением неудовольствия Матери-Земли, как потом станет утверждать друид. Что бы там ни было, но кровь, как подобало, не пролилась полностью на алтарь и не хлынула прямо на мох под ним. Когда острый клинок вошел в горло овцы, та выгнулась и дернулась всем телом так, что кровь брызнула на мужчин, заляпала лица, замарала рубахи. Часть крови взметнулась в воздух, а затем осела в глубоких бороздах коры древнего дуба. Еще одна часть смешалась со струями дождя, хлещущего по лицам, каменному алтарю и листве, и, возможно, просочилась в мох. Наблюдая эту позорную сцену, болотники уверились, что Мать-Земля не насытилась, что ее по-прежнему томит сильная жажда.
— Ну вот, и толку никакого, и молока у нас в Зябь не будет, — проворчала супруга Старого Пастуха, жалкая и сморщенная, точно тронутый морозом терновник. — И твердого сыра, который мы могли бы заранее наготовить.
Работница по имени Ива стояла в толпе, пряча от дождя под кожаным плащом сына — слепенького Жаворонка. Быстрый, как ужас, друид подскочил к ним, оторвал ребенка от матери и повалил спиной на алтарь. Жаворонок начал шарить вокруг руками: так он изучал мир. Когда пальцы ощупали влажный песчаник, мальчик, ошеломленный, покорно замер, тихий, как ночь. Ива закричала, прорезав криком шум дождя, как петух раннее утро, а друид всадил кончик позолоченного серпа в горло мальчика и легко рассек бледную кожу, теплую плоть, пульсирующую вену.
— Мать-Земля повелела, — сказал он. — Показала нам, что недовольна овцой. По ее желанию мы пожертвовали ей порченого отрока. Его кровью мы искупили вину.
А кровь все била из зияющей раны, натекала лужей на песчаник, струилась в мох — и казалось, что на этот раз жертва принята.
ГЛАВА 17
НАБОЖА
Пшеницу в полях доедала гниль. Пробравшись сквозь лесные заросли, Набожа присела на корточки, разгребая пальцами прелую листву и холодную комковатую землю. Иногда ей попадалась семейка грибов или гроздка незамеченных сборщиками лесных орехов, и она извлекала добычу из лесного сора. Пшеницы не было, подступала Зябь — и грибы не могли не радовать. Но Набожу тревожило то, что она открывала дверь с улыбкой, радуясь очередному дождливому дню. Ей не приходило в голову попросить Мать-Землю остановить дождь — а теперь было слишком поздно. В эти луны она слишком мало времени проводила на коленях, слишком плохо оправдывала свое имя. Порой она пыталась успокоить себя тем, что это заурядный и, скорее всего, воображаемый проступок, нежели истинное небрежение. Почти наверняка многие сородичи перебирали в памяти свои дела и гадали, где допустили промашку, каким образом могли вызвать нескончаемый потоп и появление друида, перерезавшего горло Жаворонку. Даже Арк — славный, честный Арк, который никоим образом не мог прогневать богов, — принял на себя эту ношу.
— Мы все должны были пойти с Кузнецами. Мы просто позволили римлянам захватить нас, а теперь… — Его взгляд устремился на полегшую пшеницу, затем на Священную рощу.
— Мальчик понимал, что происходит, — сказала Набожа. — И не боролся. Никто из нас не боролся.
— Тихо, — предупредил Арк, приложив к губам пальцы.
Деревенские впоследствии торжественно поклялись не говорить об ужасном событии в Священной роще, не воскрешать в памяти имя Жаворонка. Он исчез из их настоящего и из прошлого тоже: слепой мальчик, который так сладко пел, который умел приправить ячмень щавелем, а твердый сыр — медвежьим луком.
Время от времени, вороша лесную подстилку, она от покаянных мыслей переходила к раздумьям о римлянах. Хотя новостей больше не было и никто не собирался за ними в Городище, Набожа предполагала, что сверкающие хитроумные создания из другого мира могли в любой момент появиться на Черном озере. Она думала о друиде, подстрекавшем людей Кузнеца, об обещанных им грабежах и убийствах, подожженных селеньях и обращенных в рабство племенах. От земли по ногам тянуло холодом; она подняла лицо к небу.
— Матери-Земли благостыня! — произнесла она старинное чествование, но на последнем слове голос взлетел, превращая фразу в вопрос. Набожа тронула губы, затем палую листву на лесной земле.
Ночью она клала ладони на свой впалый живот, сдвигала их к острым выступам, в которые превратились ее бедра. Не сказать, что наступила нужда, ведь еще можно было набрать листьев и стеблей мокричника. Земля пока не замерзла, и наверняка выкопаны не все съедобные коренья — округлые черешки рогоза, длинные веретенца репейника. Набожа утешалась этой худобой, этими выступами под пальцами, которые свидетельствовали о ее чистоте и щедрости, с которой она оставляла положенную долю Матери-Земле.
Болотники знали, что без привычных припасов пшеницы им придется не просто терпеть короткие дни и суровые ветра Зяби — им придется выживать. Они наедались досыта, пока лесные яблочки еще висели на ветках, пока на бузине оставалось вдоволь ягод. Они начисто, до самого Предела, вычищали лесную подстилку от орехов, выкапывали съедобные клубни.
Набожа и Карга пользовались большим спросом, поскольку знали, что бледные грибы, облепившие слоями трухлявые пни, съедобны, тогда как более темные, слабо пахнущие лепестками шиповника, — нет. Они показывали, как определять травы по листьям: сердцевидные, крупные — репейник; скученные и с выступающими прожилками — щавель; острозубые и глубоко уходящие в землю — одуванчик. Они объясняли, какая часть растения — листья, корни или все целиком — позволит заполнить живот или утешит плачущего младенца.
Мать Набожи притронулась к выступающей ключице дочери и посоветовала ей придержать для себя лучшие места в лесу. Да Набожа и сама подумывала о том, чтобы делать личные припасы, но ведь отказаться от этого права было бы добродетельнее? Она крепче обхватила себя руками.
Болотники припасали твердый сыр для более суровых дней. И этого закона придерживались строго. Совсем другое дело — боярышник или шиповник. Все знали, что лучше оставить плоды до первых морозов, после чего те станут вкуснее. Но стоило случайно наткнуться на гроздь блестящих красных ягод и заметить, что в некоторых зеленых чашечках уже нет плодов, как становилось понятно: кто-то из соплеменников не устоял. И как тут удержаться, чтобы не собрать и свою долю? Болотники пробирались по прогалине, сжимая в кулаках плоды шиповника, пряча под кожаными плащами клубни. Лучше пусть кажется, что у тебя ничего нет. Даже Молодой Охотник теперь прокрадывался на прогалину с мешком на боку, раздутым от фазана или утки, и направлялся прямиком в свою хижину. Карга все больше хмурилась и однажды, не выдержав, заявила, что болотники заслуживают то, что имеют: нечего было рвать ягоды до того, как те нальются сладостью, и выкапывать все клубни без разбору.
Как-то Набожу позвали в хижину Карги. Войдя, она увидела, что двое младших сыновей Старого Пастуха держатся за животы. Всю ночь им пришлось бегать на двор из-за поноса. Их мать была в отчаянии. Теперь, перед Зябью, мальчикам как никогда нужны были силы.