– Не все выходит из лона ведьм, Следопыт. Отец вашего Короля знал, как быстрее перемещать армии, лучше любого Короля и до, и после него. Переброски, что занимали у конгоркинов семь дней, его армия могла осуществить за два. Он мудро выбирал, где сражаться, а где не стоит, он покупал наилучших и жесточайше облагал налогами свой народ, чтобы делать это. Наилучшими были Семикрылы. Это тоже восприми как правду. Безумный Король был взбалмошным дурачком, кто криком исходил при виде крови и не знал имен собственных генералов.

А вот у вашего Короля были свои люди, люди сильные, способные управлять городом, а то и государством, когда он уходил войной на другое. Ты слышал о войне женщин?

– Нет. Расскажи.

– После того как генералы заявили безумному Королю: Король наш, мы должны отступить от Увакадишу и от его побратима Калиндара, четыре наших собственных города под угрозой, – Король согласился. Но потом, ночью в лагере (Король всегда считал обязательным жить среди своих воинов на войне), он услышал, как сношается пара кошек, и подумал, что это ночной бес обзывает его трусом за отступление. Вот он и потребовал возобновить наступление на Увакадишу, только чтоб быть побитым женщинами и детьми, бросавшими камни и дерьмо из своих обмазанных глиной кирпичных башен. Последнее противостояние под Малакалом не очень-то и на боевые действия походило. Война была уже выиграна.

– Хмм. В Малакале не тому учат.

– Слышал я песни и читал переплетенные в кожу листы бумаги про то, как Малакал был местом последнего боя между светом Империи Кваша Дара и тьмою Массыкина. Песни глупцов. Только те, кто не воевал на войне, не способны видеть, что оба они были тьмою. Увы, наемник без войны – это наемник без работы.

– Ты так много знаешь о войне, генералах и придворных. Как же оказался ты тут? Скармливать жирной свинье финики ради пропитания.

– Работа есть работа, Следопыт.

– А брехня есть брехня.

– Рано или поздно тьма войны оттеняет каждого, кто в ней сражался. Нужды мои просты. Вскормить детей, чтоб и они стали мужчинами, – одна из них. Гордость не в счет.

– Я тебе не верю. И после всего, что ты сам только что рассказал, верю тебе и того меньше. В том, как ты поступаешь, умение заметно. Ты намерен убить его? Знаю, соперник нанял тебя подобраться к нему ближе любовницы.

– Если б мне нужно было убить его, я мог бы сделать это четыре года назад. Ему известно, на что я способен. По-моему, ему удовольствие доставляет, что люди считают меня глупым мальчиком-девочкой, кому нравится играть с его ртом. По его мнению, это значит, что я могу вычислить его врагов и разобраться с ними.

– Значит, ты его лазутчик? За нами следить?

– Глупец, для этого у него есть Соголон. Я тут на случай каких угодно неожиданностей, какие боги вам уготовили.

– Я бы еще послушал про то, что эти великие войны с тобой сделали.

– А я бы больше ничего об этом не стал рассказывать. Война есть война. Представь наихудшее, что тебе видеть довелось. Теперь представь, что видишь это через каждые три шага на всем недельном пути.

Мы скакали в гуще зеленой травы, где было зеленее и влажнее, чем в буром буше долины, подковы наших лошадей глубоко уходили в грязь. Впереди, может, через полдня предстоит скакать среди высящихся и разросшихся деревьев. Горы нависнут кругом над нами. Со стороны, когда едешь из Малакала на запад, и горы, и лес кажутся голубыми. Вдоль травы и влаги пробивается травяной великан бамбук – один ствол, потом два, потом рощица, а потом целый лес бамбуковый, что закрывает позднее осеннее солнце. Другие деревья возносятся к небу, а папоротник скрывает грязь. Запах свежего ручья доносится еще до того, как услышишь или увидишь его. На поваленных деревьях прорастают папоротник и лук. Мы следовали по тому, что выглядело дорогой, пока чутье не подсказало мне, что и Леопард, и Соголон пошли этим путем. По правую руку от меня сквозь густую листву виднелся сбегающий по скалам водопад.

– Куда они подевались? – спросил Фумели.

– Етить всех богов, мальчик. Твой котяра всего лишь…

– Не он. Вокруг нет никакого зверья. Ни ящеров-панголинов, ни обезьян-мандрилов, ни единой бабочки даже. У тебя нос чует только то, что тут, а не то, что пропало?