В этот вечер все жители Чивитерры, крохотного рыбацкого поселения на десять семей, собрались в одном-единственном доме. Во внутреннем дворе усилиями мужчин вереницей выставили столы, хозяйки достали из комодов приберегаемые для самых торжественных случаев льняные скатерти. Тарелки ломились от угощений – несколько видов рыбы, рис, паста, разнообразная выпечка. Кто-то прознал, что один из гостей любит сладкое, и старая Сильва, поддавшись всеобщим уговорам, приготовила нежнейший кремовый торт, которого никто в Чивитерре не видел со свадьбы ее внука.

Наверное, папа хотел подбодрить меня рассказом о том, как всем не терпится увидеть потерянную больше чем двадцать лет назад Ринту Феличче, но получилось наоборот. Меня трясло от волнения и страха, и я радовалась, что в кабине экипажа темно и папа не видит моего бледного лица и нервно стиснутых пальцев.

Я никогда не думала, что вновь обрести семью окажется настолько трудно.

Мы ехали в молчании. Я не знала, о чем говорить, и папа, наверное, тоже. Глупо было спрашивать, как дела, или пытаться пересказать целую жизнь за час пути по серпантину горной дороги. Двадцать три года – какое безумие… Мы были почти чужими друг другу.

И все равно я чувствовала необъяснимую близость к человеку, ласково поглядывавшему на меня из-под густых седых бровей. Короткие пальцы теребили ниточку на рукаве, и мне почему-то вспомнилось, как ловко они умели связывать рыбацкие сети и заплетать косички. Кожа на ладонях отца всегда была мозолистой и грубой, а еще шершавой, как шкурка для полировки кристаллов, но насколько приятно было чувствовать его прикосновение! Нос улавливал терпкий запах крепкого табака и соли, пропитавшей его свитер, и вдруг захотелось прижаться щекой к его животу, вдохнуть полной грудью – как в детстве – и почувствовать, что, пока папа рядом, все хорошо.

Странное, непривычное чувство. Я совсем не помнила папу, но инстинктивно тянулась к нему. Казалось бы, власть ментальной магии над разумом должна быть абсолютной, непреодолимой. Но самые глубинные, самые правильные человеческие чувства способны пережить любое воздействие.

Привязанность. Любовь. Семья.

Магия без магии.

– Почти приехали, – вырвал меня из раздумий негромкий голос супруга.

Я приникла к окну. Из темноты впереди выплыли бело-синие очертания каменных домиков Чивитерры, двумя рядами спускавшихся к свинцово-черной бухте – картина, знакомая и незнакомая одновременно. У ближайших к дороге ворот стояло не меньше двух десятков темных силуэтов.

Нас уже ждали.

Отступивший на время страх с новой силой сжал сердце. Я отпрянула, выпрямилась. Неприятно потянуло живот. К горлу подступила тошнота – а я-то думала, что избавилась от нее, когда срок беременности подошел к пятому месяцу.

Экипаж мягко остановился. Я тонко всхлипнула.

– Ринти…

Папа потянулся обнять меня, но передумал и мягко коснулся руки. Кожа на ладонях и правда оказалась шершавой – именно такой, как я и представляла.

– Что, если я им не понравлюсь? – Голос предательски сорвался. – Все они столько лет ждали возвращения маленькой девочки, а встретят… – Я всплеснула руками. – Кого-то совсем другого. От той малышки во мне ничего не осталось. Все это было стерто, давным-давно забыто.

Темные папины глаза блеснули в полумраке.

– Это не так, Ринти, – улыбнулся он. – Конечно же ты изменилась. Разве за столько лет могло быть иначе? Но в леди Фаринте Кастанелло я легко узнаю свою славную маленькую дочку. Сердцем чувствую. – Он коснулся своего свитера на груди. – Родители не перестают любить своих детей, даже когда те вырастают и покидают отчий дом. Пройдет пара десятков лет, и вы с лордом Майло сами в этом убедитесь. Вот увидишь.

Он ободряюще погладил меня по тыльной стороне ладони.

– Пойду, подготовлю маму. – Он кивнул в сторону замерших у ворот людей. – Ей сейчас не легче, чем тебе, малышка. Приходи, когда будешь готова.