— Пошли.

Страха не было. Была какая-то отрешенность. Василь все делал как во сне. Один раз только он испугался. Они остановились поесть. Председатель настрогал рыбы. Из наколотого льда натопили воды. Надо было идти дальше, а старик вдруг сказал:

— Поднимите меня, не могу встать.

Василь весь в снегу с ног до головы — не было сил даже отряхнуться — встал, и все в нем сжалось: «Куда же мы без него? Он один дорогу знает». И сразу вдруг все прояснилось: прошли они километров пятнадцать, кругом глухомань, ночь по часам.

Старику помогли встать на ноги. Он отряхнул снег с парки, и сухой, молчаливый, с бесстрастным лицом пошел вперед.

Так они шли целые сутки. Пять минут пути, потом голос старика: «Поднимите меня». И опять — след в след. Василь уже ни о чем не думал. В голове стучало одно: «Неужели это кончится когда-нибудь?» Он шел последним. Они его так поставили, чтобы легче по следу идти. После одного из привалов председатель поставил его впереди себя. Сам пошел последним.

— Чего ты? — выдохнул Василь.

— Старик советовал: «Последний упадешь, совсем потеряешься».

И сам встал последним.

Шли... Василь передвигал ноги уже машинально, слыша только голос старика: «Вставайте, помогите мне подняться». Он вывел их прямо на Попигай.

С того времени прошло уже несколько лет, но всякий раз неотвратно просыпается в его памяти сухонький старичок, лица которого он и не запомнил, но врезалось его: «Вставайте». Где же брались в нем «силы?

Но эти мысли были уже позже. В тот же день, или чуть позже, уже придя в себя окончательно, он сказал начальнику партии:

— Слушай, на кой черт послал ты меня из-за каких-то задрипанных песцов. Мы же геологи!

Начальник только руками развел. Надо было помочь людям. Василь промолчал, но что-то в нем перевернулось. Он думал о том, что нельзя однозначно относиться к делу, и к человеку в первую голову: это черное, а это белое. Вот сколько встречал он за время работы в тундре таких стариков — долган и эвенков. И все они казались ему на одно лицо — сухие, узкоглазые; молчаливые. Не так ли и рядом с ним люди. Все вроде бы одинаковые. Ну один, может, добрее, другой ленивее, третий пооткрытее. А сколько там в нем самом, внутри у каждого:

Вон Володька Садырин, бурильщик. Тоже на Попигае вместе работали. Все у него вроде бы наружу: великан, саженные плечи, красавец, душа открытая. А как загудит, закрутит, расшумится. Дело дошло до того, что чуть из бурильщиков не вышибли. Но углядел в нем душу нераскрытую Вячеслав Васильевич Макеров, профсоюзный их руководитель.

— Не трогайте Володьку. Это богом данный бурильщик. Потерпимее к нему.

Володька в полярной экспедиции начинал грузчиком с Макеровым. С первого колышка, в палатке вместе мерзли. Был помощником бурильщика долго. Старший мастер Тарасов, он моложе Володьки, бывало скажет:

— Володя, на бурильщика надо бы тебе. У тебя же голова.

— Да ну его! — тряхнет бородой Володька и поиграет плечами.

А тут жена Лариса, хорошая попалась, сдерживает его от всяких выходок. Он нашумит с ребятами, а она: