— Так у меня ж отец с Магнитки. А там было так — где труднее, — туда и просились...

Был Григорьев катодчиком в электролизном цехе. А жизнь шла, катилась под горку. Да незаметно как-то. Дети подросли. И то жили в скромной квартирке, а тут Григорьеву предоставляют директорскую на улице Ленина. Сын спрашивает:

— Это что ж тебе, батя, за хорошую работу?

— Не только за это.

— За что ж еще?

Вот хочет Григорьев объяснить, за что еще, и не может, слов не находит. Он часто думает: приезжают люди в трудные эти края. Многие, конечно, для того, чтобы заработать. Но разве работа — это только деньги? И сколько их надо человеку? Ну купил дачу, машину, на книжку положил. Но в работе еще и другое. В работе человек должен становиться Человеком. А так — что? Ну вот у них теперь хорошая квартира, но нет, скажем, машины, дачи тоже нет. Но есть, наверное, самое главное — хорошее жизненное спокойствие, уважение людей. А все это не только одной механической работой дается. И если человек проникнется этой мыслью и будет этому правилу в жизни следовать, тут его счастье. Так по себе думается Григорьеву. Не философ же он, а простой, так сказать, работяга.

Три года назад в связи с производственной необходимостью перевели Григорьева сюда, на Надеждинский завод. Опять новое осваивать — никель. Здесь уже работал его старый дружок — Игорь Константинович Петушков. Он плавильный цех начинал монтировать. Григорьев спросил:

— Как тут?

— Так же, как на медном, только труднее. Но если с медного надежные мужики к нам пойдут, вытянем.

Собирал Григорьев надежных. Просился Тимченко. Ребята не советовали: зашибает, мол, мужик. Но конвертерщик-то он опытный, хороший специалист. Настаивая, чтоб его взять, вспомнил Григорьев о разговоре с сыном, о том, что такое работа в нашей жизни. И это решило дело. Взял тогда к себе Тимченко.

Оттого-то теперь, когда Тимченко ушел из бригады, постоянно гложет Григорьева вина, что ж он недоделал, что не удалось Тимченко направить на путь истинный...

Тимченко — мужик с гонором: «Я плавку всегда дам». И давал. Но случались и выбросы, и потеря фурм на конвертере. Ребята ему: «Не заносись»... Сколько с ним Григорьев переговорил: «Женька, одумайся». Собрали совет бригады. Саша Палий, из молодых, в горячности все твердил свое: «Что ж ты делаешь?» Тот на него только рукой махнул. Степанов Владимир Николаевич, этот уже старый рабочий: «Ну уйдешь на другой завод, а жить-то надо дальше».

Тимченко попросился в отпуск. Решили — пусть едет, может, одумается. Вернулся — и опять за старое. Начальник смены, на что уж добрый человек, не удержался: уволить. А Григорьеву все равно жалко Тимченко — в самом деле, Степанов в прошлый раз верно подметил: работу найдет, а жить как будет дальше.

М-да, одно дело на словах объяснить родному сыну, что труд, так сказать, делает человека Человеком, и другое — вот он, живой человек, дядя Женя Тимченко...

Но есть, как считает Григорьев, в его жизни и маленькие победы. Разговорился тут со старым своим другом Николаем Муковозчиком о его сыновьях, а тот ему:

— Спасибо, брат, за моих ребят: пошли в гору, у них уже свой почерк.

Несколько лет назад Григорьев воспитывал их у себя в бригаде, об этом уж и подзабылось. А вишь ты...

Он возвращается со смены в переполненном автобусе сильно недовольный. Опять с Талнаха прибыл недоброкачественный концентрат. Дочь Григорьева Светлана работает на Талнахской обогатительной фабрике. Надо будет поговорить — чего они там. Хотя при чем тут она — всего-то флотатор... «Все равно надо поговорить», — решает про себя Григорьев.