— Вот она, жизнь! Восемнадцать лет тяну лямку председательскую, думаешь, легко? А фронт? Окопы, бомбежки. Через все прошел. И тут не легче, чем на фронте. Не дал лодырю машину — плохой председатель. А люди сейчас вон какие стали: чуть что — в райком, в ЦК. Говорят, грубый председатель. Не грубый, а требовательный!
Алексей прервал его:
— Но давайте, Сергей Иванович, откровенно — вы ж тут, как хозяин, себя ведете. Кого хотите — жалуете; кого хотите — милуете.
— А что я, не хозяин? Вот вино, — он поднял запотелый стакан, —в нем моего больше пота и крови, чем виноградаря, потому что я за все в ответе в колхозе. Это ж понять надо на своей шкуре.
Алексею хотелось есть. Он не брал ничего в рот с самого утра, во рту пересохло. Он взял яблоко.
— Ешь, — усмехнулся председатель, — не бойся, я не скажу потом — ел, мол, ревизор, колхозные яблоки. Я не такой. Я к доброму добрый. Мне обидно только за неблагодарность человеческую.
Он замолчал, Алексей глядел за окно на белесое от зноя небо, на желтое жнивье. Обернулся к председателю и увидел, что тот плачет.
— Но ты, гляди! — председатель сжал кулак так, что побелели пальцы, грохнул по столу.
Алексей глядел на председателя и казалось ему, что не просто Сергей Иванович Коротков сидит против него. Глядит на Алексея прошлое, то, что чуждо ему, с чем он не может примириться никогда, чему он не поверит — ни этим слезам, ни угрозам. В этот миг будто двое они тут на земле, на самой стремнине жизни. И ему, Алексею, надо выдержать во что бы то ни стало.
Коротков вытер глаза рукавом, сказал:
— Какая тебе корысть, Алексей Тимофеевич? Брось к черту акт. Ревизоры, они ведь тоже разные, Тимофеич, бывают...
«Имя-отчество вспомнил», — подумал про себя Алексей, а вслух сказал:
— Нет, председатель.
Коротков стремительно встал, коротко бросил:
— Пошли!
Сели в машину. Кроме них, еще двое знакомых председателя. Ехали проселочной дорогой. Коротков опять стал уговаривать:
— Решим полюбовно...
Алексей молчал. Внезапно председатель обернул к Алексею искаженное яростью лицо, закричал: «Убью!». Алексей успел схватить его за руку, сжал что было силы. Остановились, и Алексей, ни слова ни говоря, вышел из машины...
Утром в колхозной конторе председатель, не глядя на него, сказал:
— Давай акт.