В некоторых комнатах на конторках и комодах лежали специально раскрытые книги. Днём они были захлопнуты, но с наступлением темноты дворецкий Торндайка обходил помещения и открывал их, чтобы привести в действие. Заметив, что неподалёку от них что-то двигалось, они начинали биться и хлопать переплётами, словно пойманные в сило́к голуби.

Мерси по широкой дуге обходила открытые книги и старалась не наступать на широкие ковры, лежавшие на лестницах: в них тоже были вплетены мелкие буковки. Карабкаться наверх ей приходилось по перилам – впрочем, это не представляло для неё сложности. Оказавшись на четвёртом этаже, она прокралась через просторные залы личной библиотеки Торндайка, через которые они проходили, когда она явилась к нему на чаепитие, – прокралась, вжимаясь спиной в книжные полки. Ей встречались новые и новые сигнальные книги, ещё два раза Мерси натыкалась на оригами, причём одну из них девушка еле успела схватить уже в воздухе, когда птичка, трепеща крылышками, вспорхнула, чтобы доложить о незваной гостье своему хозяину. Мерси заперла её в одном из застеклённых шкафов, в которых Торндайк хранил особо ценные тома.

На лестницу, ведущую в тайный подвал, где содержался Форнакс, можно было попасть только из самого дальнего зала на третьем этаже. Там Мерси не обнаружила ни сторожевых оригами, ни открытых сигнальных книг. Библиомантика, ощущавшаяся здесь, исходила лишь от бесчисленных томов, стоявших на полках, и Мерси даже засомневалась, не пропустила ли она какие-нибудь защитные приспособления. Потолок, украшенный лепниной, везде казался одинаково белым, на паркете тоже не было заметно мест, где могли бы прятаться микроскопические буковки. Возможно, Торндайк спрятал между книгами часть своих драгоценных библиолитов, но по логике их присутствие она бы тоже почувствовала.

Снаружи залаяли собаки. В саду она их не видела. Послышался чей-то крик, затем всё снова смолкло. Одной ногой Мерси ступила на паркет в последнем зале, напряжённо ожидая, не поднимет ли кто-то тревогу, а затем осторожно направилась дальше, по-прежнему держась возле книжных полок и избегая открытого пространства в центре. В своей резиденции в Чайна-тауне мадам Ксу использовала «петушиные» книги в качестве сторожей, однако Мерси сомневалась, что утончённый джентльмен вроде Торндайка захотел бы возиться с этими невоспитанными крикунами.

Вопреки своим опасениям Мерси беспрепятственно добралась до другой стороны зала, а значит и до единственной двери на заднюю лестницу. Вытащив из кармана спички, она зажгла прихваченную с собой свечу и обернула её куском ткани, чтобы воск не капал ей на руку.

Через несколько минут девушка оказалась в переднем зале подвала. Как она и предполагала, ключ, которым Торндайк открыл первую дверь, использовался только для отвода глаз; на самом деле дверь была снабжена системой безопасности, которая отключалась, если написать в воздухе рядом с замком определённое сочетание букв. Мерси видела и хорошо запомнила его и теперь попыталась воспроизвести. Это удалось ей, и висячий замок на двери с лязгом раскрылся.

В зале, где стояли библиолиты, зажёгся электрический свет. Мерси задула свечу и проскользнула между рядами окаменевших книг и пергаментов к железной двери на другой стороне зала. В этот раз мембраны, излучаемые библиолитами, казалось, были более упругими, однако и в этот раз они не смогли удержать её. Мерси ежесекундно оглядывалась на открытую дверь, но там всё ещё никого не было.

Девушка остановилась перед металлической переборкой с глазком. Вытащив из кармана револьвер, она трижды постучала в дверь его рукояткой.

– Форнакс, – позвала она. – Ты меня слышишь?

Торндайк упоминал о том, что эта дверь слишком толстая для того, чтобы через неё проходили голоса. Однако это замечание, несомненно, относилось к человеческим ушам. Мерси надеялась, что Александрийское пламя располагало и какими-нибудь другими органами чувств, с помощью которых оно могло воспринять её присутствие.

Какое-то время ничего не происходило. Потом глазок засветился, и Мерси заглянула в него. Пламя взметнулось из своей чаши, выросло и приняло очертания, напоминающие горящего человека.

Отступив от двери, Мерси спрятала револьвер в карман и вместо этого взяла в руки Лупу истины. Она приблизилась к мраморному пьедесталу, на котором, по утверждению Торндайка, покоился самый ценный библиолит в этом зале. Мерси бережно сняла с него стеклянный колпак. Среди её знакомых не было никого, кто мог бы расшифровать клинопись, которой пользовались в древней Месопотамии, но сейчас это ей и не требовалось. Она навела лупу на окаменевшую глиняную табличку, вгляделась в неё – и ощутила то, что чувствовал её автор, то, что он хотел записать. Чем дольше она скользила взглядом по маленьким насечкам на глиняной поверхности, тем яснее ей становились намерения того, кто увековечил эту запись на глине тысячелетия назад. Ей казалось, что она заглянула в душу того, кто когда-то усмирил Форнакса, связав его заклятием. На Мерси обрушился мощный поток информации, и она уже не могла сопротивляться ему. Перед её глазами возникло горящее здание – кто знает, действительно ли это была знаменитая Александрийская библиотека во время пожара или же её собственное фантастическое о ней представление, которое её мозг выдал непроизвольно. Ощущения сменяли друг друга с необыкновенной быстротой, и девушка была не в состоянии с ними совладать; в голове проносились обрывки мыслей, чужие эмоции, она ощутила невероятный гнев. Потом потрясение от пожара словно бы сгустилось в желание остановить его виновника, а последнее, в свою очередь, в последовательность слогов, которые чётко звучали у девушки в голове, как будто кто-то выкрикивал их в её адрес через время и пространство.

Мерси с трудом удержалась на ногах, когда вся эта бездна эмоций внезапно свалилась на неё. Ей до смерти хотелось воспользоваться библиомантикой и с её помощью отгородиться от налетевшего урагана. Однако она сделала над собой усилие и не стала препятствовать потоку чужих мыслей, представив себя книгой, на чистых страницах которой кто-то неведомый теперь чертил заклинания, способные обуздать Александрийское пламя.

Вероятно, она бы ещё долго стояла, уставившись на клинописные строчки через Лупу истины, всё глубже погружаясь в мысли их неизвестного создателя, слой за слоем приоткрывая завесу его мудрости. Возможно, ей даже удалось бы установить, кем он был. Однако времени у девушки было мало. Чувствуя, как поток чужих мыслей усиливается и крепнет, а её желание освободиться от него понемногу гаснет, она с трудом оторвала взгляд от Лупы истины (при этом едва не уронив её) и, пошатываясь, отступила.

Сзади повеяло жаром.

Железная дверь в каморку, где находилось в заключении Александрийское пламя, светилась, словно состояла из лавы. Мерцание раскалённого металла притягивало её к себе помимо её воли. Мерси медленно приблизилась к двери. Из оранжевого сияние стало жёлтым, затем ослепительно-белым, так что невозможно было смотреть.

«Ты не можешь причинить мне вред», – подумала она, но не на своём языке, а на древнем, давно забытом: на языке, на котором говорил мудрец из Аравийской пустыни, учёный и колдун, сумевший зачаровать могущественное огненное существо.

– Иди ко мне, пламя. Если я приказываю тебе, ты будешь мне повиноваться, и ничто не удержит тебя. Я зову тебя, и ты повинуешься. Тот, кто укротил тебя когда-то, говорит моими устами. Он был первым, кто смог повелевать тобой, и ныне он делает это снова.

Мерси снова и снова возвращалась к мыслям создателя глиняной таблички, пользуясь его скудным словарём, и чувства, нахлынувшие на неё при этом, приводили девушку в замешательство. В зале библиолитов она испугалась, что ей придётся нарушить клятву не пользоваться библиомантикой, однако теперь ей стало ясно, что она столкнулась с волшебством гораздо древнее библиомантики, которое до сих пор было ей незнакомо. Магия, говорившая из глубины веков её голосом, не являлась книжной магией и даже не магией первой письменности. Это была магия слов, которые были в начале. Возможно, это и был истинный источник книжного волшебства.

– Иди ко мне.