В конце концов, латинское слово «культура» и означает «обработка почвы, культивирование и облагораживание растений».

Мы склонны думать, что в природе доминируют хищнические отношения, однако в ней можно найти и множество примеров партнерских отношений, часть из которых удивительно похожа на культивирование. Все виды создают в своей среде обитания то, что экологи называют «нишей»[145]. Каждый организм должен формировать ее, чтобы выжить, и его ниша может оказывать как разрушительное, так и конструктивное воздействие на организмы вокруг него. Взаимовыгодные или симбиотические отношения между двумя различными видами возникают в результате определенной формы взаимной эволюции, известной как коэволюция.

Возьмем, к примеру, разновидность моллюска – морское блюдечко, с шипами по контуру раковины[146], обитающего в скальных бассейнах Западного Мыса Южной Африки. В отличие от большинства других представителей этого вида, морские блюдечки управляют своими кормовыми угодьями. Каждый моллюск ухаживает за своим собственным «садом» коричневых водорослей Ralfsia verrucosa. Так в чем же заключается его садоводство? Во-первых, он расчищает площадку, соскабливая участок породы с помощью своего мощного языка, усеянного сотней острых зубов. Затем, когда водоросль ральфсия начинает колонизировать поверхность камня, морское блюдечко удаляет другие, более энергичные и менее желательные виды водорослей. И вскоре у моллюска образуется свой собственный участок нежного и питательного дерна. Выделения морского блюдечка действуют как удобрение, а вода, которую он накапливает и выпускает из-под своей раковины, не дает водорослям высыхать во время отлива. Весь этот уход в сочетании с периодической «прополкой» поддерживает «сад» в отличном состоянии. Важно отметить, что моллюск поглощает водоросли не быстрее, чем они вырастают. Это то, что биологи называют «рациональная пастьба», и морское блюдечко с успехом применяет ее, «подстригая» свой газон полосами.

Возможно, где-то там есть табличка с надписью «По газону не ходить», поскольку ни одному другому морскому блюдечку не разрешается забредать на чужой участок с ральфсией, не говоря уже о том, чтобы пробовать ее. Другие разновидности морского блюдечка выживают благодаря добыче пищи где придется, но, если хоть один из них осмелится вторгнуться на чужую территорию, он будет вынужден отступить. Ральфсия не выживет долго без защиты; ее либо дочиста сожрут другие моллюски, либо заглушат более энергичные водоросли. Эти сады водорослей являются классическим примером биологического симбиоза, что на простом языке означает устойчивую форму совместного существования.

Муравьи хорошо известны формированием симбиотических отношений, многим из которых, как полагают, миллионы лет. Есть, например, муравьи-листорезы, создающие подземные грибные плантации, или недавно обнаруженные фиджийские муравьи, которые выращивают для своего питания из семян растение сквамеллярию[147]. Обладая значительными рабочими ресурсами, муравьи-садоводы занимаются деятельностью, очень напоминающей сельское хозяйство: так гриб, который выращивает муравей-листорез, как и большинство окультуренных человеком растений, может размножаться только при должном уходе.

В дополнение к муравьям-фермерам и моллюскам-садоводам существуют также виды термитов и жуков, которые занимаются «культивацией», и есть даже червь, сажающий семена[148]. Однако если говорить о млекопитающих, то homo sapiens здесь будет единственным примером: мы – приматы-садоводы.

Какую бы роль ни сыграла человеческая культура в появлении земледелия, у природы тоже есть своя роль. Как писал археолог Кент Фланнери, истоки земледелия «включали в себя как человеческие намерения, так и набор исходных экологических и эволюционных принципов»[149]. Фланнери, работавший в Чикагском университете, специализировался на древней истории Мексики и подчеркивал ту роль, которую сами растения играли в рамках своих взаимоотношений с людьми, особенно благодаря их способности реагировать на вмешательство человека путем мутации и гибридизации.

Были выдвинуты две совершенно разные идеи о том, как сад мог развиться из тех экологических ниш, которые населяли охотники-собиратели. В то время как одна идея связывает появление сада с утилизацией отходов, другая предполагает, что это могло быть непреднамеренным следствием проведения ритуалов.

«Теория мусорной кучи»[150] была предложена в 1950-х годах американским этноботаником Эдгаром Андерсоном. Он выдвинул гипотезу о том, что, когда охотники-собиратели оставались на одном месте достаточно долго, они могли извлекать для себя пользу из растений, выросших на навозных кучах. Такие области являются идеальным местом для возникновения алхимии, превращающей семена и навоз в пищу. Андерсон был поражен, что такие растения, как тыква, тыква-горлянка, амарант и бобы, растущие на компостных кучах, были первыми растениями, которые люди стали выращивать во многих частях мира. Он также считал, что археологи недооценили ту роль, которую эти растения сыграли в развитии земледелия, поскольку, в отличие от пшеницы и риса, считались «невыдающимися» и «незначительными» культурами.

Расчищенные участки земли привлекательны и для самосева растений; считается, что некоторые из самосевов в поселениях охотников-собирателей обладали психоактивными свойствами. Табак, белена и мак вполне могли таким образом установить более тесные отношения с людьми. Кроме того, многие из «случайных» садов, возникших на основе мусорных куч, включали в себя целый ряд растений, которые не растут вместе в природной среде. В результате Андерсон решил, что эти кучи представляют собой тигель для гибридизации и селекции растений. Если какой-то вид растения появлялся и давал плод, он получал уход и защиту, тем самым давая начало первым домашним садам, или «садам у порога», как их иногда называют.

Теория Андерсона о происхождении садов широко признана и имеет свой биологический смысл. Существует менее известная гипотеза, предложенная Чарльзом Хейзером, другим американским этноботаником двадцатого века, которая касается происхождения иной разновидности сада[151].

Ритуалы, связанные с первыми плодами, являются одними из самых ранних ритуалов, зафиксированных в истории. Они встречаются в большинстве культур по всему миру. Их универсальность заставила Хейзера задуматься, могут ли они быть намного старше, чем мы думаем.

Согласно этнографическим записям, многие племена охотников-собирателей оставляли первые плоды в качестве подношения богам, в некоторых случаях закапывая семена этих плодов в земле и отмечая это место камнями. Хейзер предположил, что, когда такие ритуалы проводились в доисторические времена, подобные просыпанные или погребенные семена могли породить стихийные сады. Таким образом, считал он, существует вероятность, что «первые посадки и первые священные сады могли возникнуть в одно и то же время».

Теория Хейзера погружает нас в сознание охотников-собирателей и напоминает, что окружающая среда может быть как духовным, так и физическим домом. Безусловно, сады прочно вошли в религию и мифологию, и древние источники указывают на то, что у каждого храма был собственный сад. Обычно предполагается, что создание сада появилось гораздо раньше верований и ритуалов, связанных с посадкой, но теория Хейзера переворачивает эту последовательность. Он выдвинул свою теорию в 1980-х годах, и с тех пор роль, которую ритуальная практика сыграла в эволюции человеческой культуры, стала занимать центральное место в нашем понимании доисторической эпохи. Если в наше время считается, что ритуалы внесли значительный вклад в происхождение искусства, то почему бы не рассмотреть их влияние на земледелие и культивирование растений? Однако это, как отмечал сам Хейзер, уже лежит в области догадок и предположений.

Мир охотников-собирателей – это мир одушевленный. Каждый аспект природы наполнен своей собственной, характерной энергией и духом; священное является частью повседневной жизни, а ритуалы – формой символического взаимодействия с духовным миром. Почитая землю, они в то же время пытаются влиять на нее. Ритуалы привносят ощущение порядка в ситуации, которые кажутся неопределенными или непредвиденными. Они могут облегчить тревогу, утвердить общие ценности и укрепить групповые связи. Считается, что ритуалы играли важную роль в культуре охотников-собирателей, поддерживая уровень социальной сплоченности, необходимый для успешного функционирования группы и племени.

Одна из знаковых работ по ритуальным практикам была написана почти сто лет назад великим антропологом Брониславом Малиновским[152]. Во время Первой мировой войны он провел несколько лет на островах Тробриан, отдаленной части Папуа – Новой Гвинеи, и написал три книги об этом исчезающем мире, одна из которых, «Коралловые сады и их магия», полностью посвящена садоводству народа этого архипелага.

У островитян была давняя традиция рыбной ловли, но Малиновский решил, что «в первую очередь» они были садоводами. Хотя главенствующая роль здесь отводилась мужчинам, однако садом все члены семьи занимались вместе, и Малиновский наблюдал, с какой радостью они «копались в земле – вскапывали ее, сажали семена, наблюдали, как растение растет, созревает и наконец дает урожай». Общественная жизнь вращалась вокруг садов, которые как коллективный источник гордости и амбиций породили «удивительную заботу об эстетике садоводства».

Хотя жители Тробриана были знающими садоводами, одни только навыки не считались достаточными для того, чтобы растения хорошо росли. Для плодородности сада была необходима магия. В каждой деревне был староста, или товоси, который, кроме всего прочего, был «садовым магом». Товоси проводили все ключевые церемонии земледельческого календаря. Некоторые из этих ритуалов касались подношений пищи духам, в других главная роль отводилась священной палке-копалке, которой маг ударял по земле. Почти все они включали в себя пение магических заклинаний в виде речитативов или гимнов. «Магия взращивания», как назвал ее Малиновский, может показаться миром, далеким от нашего собственного, однако, возможно, мы все же встречаем ее отголоски, когда говорим о «зеленых пальцах», поскольку в выращивании растений всегда есть элемент тайны.

Эстетические качества сада были неотъемлемой частью магии Тробриана, поскольку считалось, что, если сад выглядит хорошо, он будет и хорошо расти. Клубни батата высаживались в сетках, огромное внимание уделялось выравниванию грядок и вертикальных столбов, на которые натягивались лозы батата. Малиновский назвал сады островитян «произведениями искусства», а антрополог Альфред Гелл впоследствии развил эту идею. «Если представить четырехугольный сад Тробриана в виде полотна художника, на котором таинственным образом вырастают различные формы благодаря оккультному процессу, частично лежащему за пределами нашего непосредственного восприятия, то это была бы неплохая аналогия», – заметил Гелл[153]. Он считал, что аккуратное подвязывание виноградных лоз и усиков к шпалерам производится в соответствии с теми же «эстетическими» принципами, что лежат и в основе создания топиаров[154] в регулярных парках Европы. Подобные наблюдения повышают вероятность того, что самые ранние формы эстетического садоводства были тесно связаны с ритуальной практикой.