— Ника… Сахарок… всегда…

Пока Драгин — сам лично! — поднимает в воздух вентокрылую машину, команда врачей, которых кстати захватили с собой, (предполагался бой и раненные), колдуют над Ресовским.

Уж не знаю, дали ли ему обезболивающие, хотя я орала, чтобы вкололи всё, что у них есть, но с уст мужа срываются только сдавленные стоны и шипение.

Мужественный идиот! Бесит дико! Сердце разрывается в клочья. Хочется залезть ему под кожу, попасть в кровь, и вывести, впитать всю его боль.

— Люблю… — шепчет в минуты просветления, сжимает мою ладонь, улыбается ранено и снова улетает во тьму…

Пока мы летим — я думала, сойду с ума.

Больница, на крыше которой находится вертолётная площадка, и уже готовая команда реаниматологов, кажется мне спасительным ковчегом. Передавая Ариса в руки врачей, была уверена — теперь спасён. Ещё на борту доктора дали хороший прогноз — попало в плечо, жить будет, но помучиться придётся.

Но, тем не менее, из операционной медики, как мне казалось, не выходят целую вечность.

А потом Глеб буквально заставляет, чтобы меня тоже осмотрели и укололи успокоительное.

Я засыпаю на маленькой кушетке.

А вскочив и наскоро приведя себя в порядок, бегу в палату. Сажусь в кресло и не могу отвести глаз от… любимого.

Да, теперь точно, — любимого. Он — в моём пульсе, в моих венах, в моём сердце.

Люблю, восхищена и очень зла.

Это от испуга, Арис. Не бойся. Мне просто было так страшно потерять тебя, глупый. Я ведь не сказала тебе те слова, что ты твердил всю дорогу. А ты должен знать. Поэтому — не смей умирать! Мой мужчина, мой муж, мой единственный. Я детей от тебя хочу! Троих! Двух мальчишек и дочку, слышишь!

Я уже всё придумала — у нас будет маленький домик в лесу, где-нибудь на острове, чтобы рядом — водоём: озеро или речка. В доме будет уютно — камин, много дерева, вязаные вещи.

Дети будут резвиться, ты — читать газеты, я — готовить. Нам будет очень хорошо, слышишь. Мы будем так счастливы, как никто другой.

Говорю ему всё это и верю сама — так обязательно будет. По-другому нельзя. Потому что мы уже нахлебались горя полной ложкой. Достаточно. Пора наступать белой полосе.

Но у судьбы, как обычно, свои планы на тебя. Дверь в палату широко распахивается и являет моему взору того, кого я меньше всего хотела бы видеть — мою свекровь.

— Порядочную из себя изображаешь, сучка! — рявкает она, подлетая ко мне. — У постели сидишь!

Гордо вскидываю голову: