– Мой двоюродный племянник Гай Октавиан.

Я пытаюсь в точности вспомнить первое впечатление от этого юноши. В ту пору ему было шестнадцать лет. Честно говоря, он показался мне стройной и бледной прекрасной статуей: тонкие черты лица, светло-голубые глаза холодного оттенка, темно-золотистые волосы. Не слишком высокого роста, но идеально сложен и похож на одно из тех произведений искусства, какие Цезарь вывозил из покоренных стран.

– Это честь для меня, – тихо произнес он.

– И его сестра, моя двоюродная племянница Октавия.

Октавия была более плотной – постарше, покрупнее, с пышными темными волосами. Она наклонила голову.

– Мой дорогой друг Марк Брут и его мать Сервилия.

Человек с меланхоличным выражением лица и прямыми губами шагнул вперед, а пожилая женщина с грудью, перевязанной крест-накрест полотняными полосками вокруг ее платья, слегка кивнула.

– Он оказал нам честь, оторвавшись от обязанностей наместника Цизальпинской Галлии, чтобы присутствовать на наших триумфах, – сказал Цезарь.

Брут и его мать промолчали. Наконец Сервилия улыбнулась и промолвила:

– Добро пожаловать в Рим, ваши величества.

Голос у нее был приятный. Брут лишь подтвердил ее слова резким кивком.

– Ну, кажется, все… Ах нет, еще Марк Агриппа.

Взмахом руки Цезарь указал на молодого человека, стоявшего рядом с Октавианом. Его отличала грубоватая привлекательность – резкие черты лица, глубоко посаженные глаза, прямые брови, тонкие, четко очерченные губы. Темные волосы коротко подстрижены.

– Они неразлучны, поэтому я привык считать Агриппу чуть ли не родственником.

Агриппа – единственный, кроме Цезаря, – одарил меня искренней улыбкой.

– Царь и царица Египта проделали долгий путь, дабы увидеть триумфы, – сказал Цезарь. – Я сражался на Александрийской войне ради восстановления их на троне, и неудивительно, что у них возникло желание взглянуть на посрамление врагов.

– Включая родную сестру, – прозвучал чей-то тихий голос.

– Да, Брут, – сказал Цезарь. – Как мы знаем, семейные узы, увы, не всегда предотвращают предательство. Ужас гражданской войны в том, что брат идет против брата. Вот почему я был счастлив любой ценой положить конец междоусобицам, терзавшим Рим и восстанавливавшим римлян друг против друга.

В комнате повисло тяжкое молчание.

«Ну и ну, – подумала я. – Если таково начало, с чем же мы придем к концу?»