Напряженная тишина, которую только-только удалось развеять, воцарилась вновь. Кроме того, я услышала в голосе Цезаря боль, и мне стало больно самой. Кто для него этот Брут, если его неодобрение уязвляет Цезаря с такой силой?

– Нет, конечно, – прозвучал ответ. Но произнес их не Брут, а его мать Сервилия.

– Брут? – снова спросил Цезарь.

– Нет, – буркнул тот, не глядя на Цезаря.

– Моего Цезаря не было в Риме одиннадцать из последних двенадцати лет, – сказала Кальпурния. – Если Рим желает воздать ему почести за то, что он сделал для города в дальних походах и на полях сражений, с чего бы нам возражать?

Я была вынуждена признать, что голос у нее приятный.

– Подумайте, – продолжала она, – ведь мы поженились тринадцать лет назад, и за это время он провел со мной лишь несколько недель.

По ее словам получалось, что со мной он провел больше времени, чем с ней.

Я подхватила кусок макрели, слушая продолжение разговора.

– Сейчас трудно понять, что в Риме воистину благородно и заслуживает сохранения, а что отжило свой век и должно быть изменено, – задумчиво промолвил Октавиан.

– Молодой Октавиан ревностно защищает добрые традиции, – заметил Цезарь. – И если уж для него что-то новое заслуживает одобрения, значит оно и впрямь достойное.

– А вот у нас в Египте, похоже, нет вообще ничего, кроме традиций, – неожиданно встрял Птолемей. – Мы окружены вещами, сделанными так давно, что они кажутся божественными. Повсюду усыпальницы, статуи… призраки.

– Но Александрия – новый город, – сказала Октавия. – Совершенно новый и, судя по тому, что я слышала, очень красивый.

– Да, – с гордостью подтвердила я. – Это самый современный город в мире, и его спланировал великий Александр.

Слуги начали убирать тарелки и приготовились выносить новое блюдо, именуемое mensa prima[6]. Звяканье столовых приборов и суета служителей побудили нас прервать беседу. Бросив взгляд на Цезаря, я отметила, что он так и не притронулся к вину. Потом я вспомнила его признание, что он избегает хмельного, опасаясь провоцировать припадок. Ел он тоже очень мало.

– Тебе понравилась Александрия? – неожиданно громко спросила Цезаря Кальпурния.

Он вздрогнул, захваченный врасплох. Очевидно, такая прямота не была свойственна Кальпурнии, и сейчас ею двигало раздражение.

– Мне нравятся все поля сражений, – ответил Цезарь после некоторого замешательства. – Александрия же была для меня именно полем боя, причем отличным от прочих: пришлось сражаться на городских улицах, среди гражданского населения. Это особый род войны, ибо любая ошибка унесла бы жизни множества невинных людей.

Кальпурния, похоже, хотела съязвить, но воздержалась.

Тут вынесли новые кушанья, выложенные на серебряные тарелки. Мне было любопытно отведать пряную свинину, тушенную с яблоками, поскольку в Египте свинину не едят. Еще подали почки, приготовленные по-парфянски, и фаршированных дроздов с душистым миртом. Потом взору гостей явилось блюдо с гигантской красной кефалью, поджаренной в маринаде.