— Нет, милый, они без оружия, не убьют. Тихо! Послушаем, что там происходит.

Валя вылезла из-под стола и, стараясь не порезаться стёклами, осторожно выглянула в окно. Клаус — высоченный, разгневанный, с ружьём в руках и боевыми крестами на груди — видимо, произвёл на парней впечатление.

Валя слышала, как что-то отвечает ему ломкий юношеский голос.

— Доложить по форме! Как зовут? В каком звании?

Голос что-то ответил.

— Вы врываетесь в дом героя войны! Кто приказал?! Вы понимаете, идиоты, что пойдёте под трибунал?!

Ему что-то крикнули из толпы.

— Отставить! — гаркнул Клаус. — Позор Германии — эта ваша самодеятельность, а не то, что у нас работают остарбайтеры. Сам фюрер велел их привозить, они приносят Германии пользу! Я герой Великой войны! Я снабжаю армию и заслуживаю уважения и помощи, а не этого безобразия! Стройся! — Шум кованых ботинок по мощёному двору показал, что, видимо, строй образовался. — Кру-гом! В посёлок шагом марш! Шаг в сторону — стреляю на поражение! И не надейтесь, что вам это сойдёт с рук!

В щель между гладильной доской и лавкой выглядывала Наташа.

— Уходят. Хозяин идёт за ними… с ружьём наперевес. Парень ведёт сюда хозяйку!

— Уля, быстро, вот ту лавку очисти!

Тиль ввёл в кухню бледную как полотно Марту. Её усадили на освобождённую от стекла скамью.

— Тётя Марта, вы ранены? Где?

Марта указала на плечо. Тиль стоял рядом и потирал ушибленную камнем ногу, на которой уже расползался огромный синяк. Выше него кровоточило разбитое колено.

— Тиль, что с ногой?

— Кости целы, ерунда.

— Валя, в доме есть комната, где окна на другую сторону? — Марьяна первая сообразила, что делать.

— Есть. Детские.

— Веди. Нельзя здесь среди осколков раненых лечить. Вы идти можете? — перейдя на немецкий, спросила она Марту.

Марта кивнула.