Интересный разговор у нас вчера получился с Марьяной. Она всё-таки лучше понимает немецкий, чем я, и в выходной в церкви умудрилась поговорить с пастором. Как она поняла, пастор не поддерживает войну, но говорит, что многие немцы поддерживают, потому что для них это значит, что будет меньше проблем с продуктами и прочим. А что благоденствие такое будет за счет других народов — это их не волнует. Ещё он сказал, что получил с оказией несколько «неподцензурных» писем от друзей — военных капелланов. Они пишут, что многие солдаты ненавидят войну и рады бы её закончить хоть сейчас, но будут биться до последнего, так как страшно боятся поражения Германии — понимают, что́ их ждёт, если в их страну придут «завоёванные» народы. Вот то-то же! Творили ужасы на нашей земле — погодите, ещё получите на своей то же самое!
Вчера у меня был день рождения. Уже 18! Дома бы какой праздник был, всех друзей собрала бы на совершеннолетие! Но мы и тут вечером устроили пир в нашей комнате. Как раз у нашей бригады был выходной, а к Валькиным бауэрам не поехали. Пришли «наши» чехи. Вообще-то им запрещено к нам ходить, но они освоили лаз через проволоку на стыке наших территорий за сараями. Анвайзеры то ли не замечают, то ли делают вид.
Зденек принёс букетик из маргариток и каких-то неизвестных мне весенних цветов. А ещё они притащили кое-что из продуктов, которые от Красного Креста получают. И у нас были печенье, настоящий чай и тушёнка. Целых две банки! Боже — какое это счастье! Мы её выложили в таз с картошкой. Конечно, на 24 человека это один запах, но всё равно — божественно. А старый Юрген, главный охранник, подарил нам гитару. Странную такую — маленькую. Но звучит прямо как нормальная. Теперь у нас есть музыка! Томаш умеет играть и двое из наших девчат. Ух как мы плясали вчера!
А сегодня на меня наорал мастер и дал по рукам железной линейкой. Я запорола две детали — задумалась. Вон теперь даже пишу криво. И потому я опять в ужасном настроении. Даже разговаривать не хочу ни с кем.
Зденек вчера сказал, что получил письмо из дома и его мама мечтает познакомиться со мной. А я рассердилась. Кто ему дал право писать обо мне маме?! Я ему что-то обещала? Нет. И вообще, он, конечно, хороший парень, но всё же я пока не понимаю, так ли уж у нас всё серьёзно. Я стала обидчивая. Легко раздражаюсь. А он вечно смеётся и тем раздражает меня ещё больше. Чему он радуется?! Он почти такой же пленник, как и я. Разница в том, что они не называются остами, для них есть отдельное слово — цвангсарбайтеры. На самом деле разницы почти никакой. Как я поняла, Zwangs — это «принуждение». То есть они называются «принудительные (или принуждаемые?) рабочие». С ними обращаются немного лучше, чем с нами. Но всё равно один чёрт — рабы.
30 марта
Марьяна мне сегодня выговорила, что я «морочу парню голову». А я и правда не пойму — что у меня с ним. То я ему радуюсь и готова идти с ним гулять, а то обижаюсь по пустякам. Меня почему-то раздражает его весёлость. Я думаю: ну чему в нашей жизни радоваться? Работаем по 10 часов на фабрике. Да ещё подрабатываем на пропитание. Где наша молодость проходит? Хорошо Валюхе — она в семье живёт. Чего бы ей не радоваться? А вот как Марьяна сохраняет такое ровное, хорошее отношение к людям — для меня загадка. Ведь ей так же паршиво, как всем нам.
2 апреля
Вчера мы устроили бунт в столовой. Нам перед уходом на вечернюю смену дали суп из прокисшей капусты. Обычно, когда еда была гадкая, всё равно все терпели. А тут вдруг кто-то возьми и крикни: «Да сколько же можно?! Что мы — скоты, что ли?» И все сначала просто возмутились. Кто-то стал кричать на Эрну, она стала говорить, что не виновата — это продукты такие дали… Девчонки пошли проверять — и правда, капуста, что у неё осталась, была прокисшая. То есть когда-то она была, возможно, нормально квашенная, а теперь просто прокисшая. Не помню, кто первый это сделал, но все вдруг стали выливать суп из мисок прямо на столы.
Что тут поднялось! Выливаем — и уходим из-за столов, чтобы одежду не залить! Примчались анвайзерки! Стали грозить карцером и тем, что оставят ещё и без ужина. И тогда мы окружили их кольцом, налили в миски эту баланду и предложили съесть. Мол, если они съедят — мы прекратим бунт. Сегодня дежурили две молодые — Герда и Ева. Они были с плётками, но что можно сделать против сотни разъярённых женщин?
В общем, они отправили Эрну за супом в главную немецкую кухню, а нам велели столовую прибрать. Пока мы наводили порядок, из той кухни привезли суп, оставшийся от немцев. Он был наваристый, из фасоли и картошки с салом. То-то мы торжествовали!
Девчата из первой смены прослышали про наш бунт и устроили примерно то же — потребовали суп как у немцев. Иначе пообещали отправить свою еду лично самому высокому начальнику, которому подчиняются наши лагеря. Кто-то даже фамилию назвал. Видимо, анвайзерки и охрана побоялись проблем с начальством, потому что Эрне выдали консервированную фасоль и картошку и велели сварить нормальный суп.
Не знаю, надолго ли хватит нашей победы и будет ли дальше получше с едой, но всё же мы гордились собой.
А ещё вчера я пришла с фабрики и увидела на своей подушке заклеенный вроде конвертика листок бумаги. Но прочитать не смогла: это же было три часа ночи — в комнате свет выключили, едва мы успели съесть свой хлеб с чаем и улечься. Я долго не могла заснуть, гадая, что же это за письмо. Оно оказалась от Зденека. Он написал по-немецки, но время от времени вставлял какие-то чешские слова. У него немецкий ненамного лучше моего, наверное, поэтому я всё поняла. Он признаётся в любви и просит выйти за него замуж прямо здесь. А потом, мол, когда война закончится, поедем на его родину знакомиться с родными.
Интересно, как он себе представляет, что будет, когда война кончится? Что будет в его стране? Что будет здесь? Что — у нас дома? И вообще, почему он так уверен, что именно в его стране надо жить? Короче говоря, я расстроилась. С одной стороны, я взволнована, и он мне, конечно, нравится. Но сейчас… какая может быть семейная жизнь? В семейном бараке лагеря, что ли? И потом, почему это он думает, что именно я должна принимать его жизнь, а не наоборот? Я вот домой мечтаю вернуться!
Даже не хочу сегодня видеть Зденека. Постараюсь до ухода на смену к той стороне колючки не подходить. Хотя, кажется, их со смены привозят примерно в 6 ч., так что разминёмся. А до выходных, глядишь, я остыну и что-то надумаю.
А как хочется быть любимой! Но вот вроде бы — сколько я об этом мечтала, а сейчас сама не понимаю. Когда мы гуляем вместе — мне же с ним так хорошо! А только он начал какие-то серьёзные планы строить — и вот я уже сержусь. Что за жизнь у меня? Всё не как у людей!
Валя
Ссора
Сентябрь 1943