— У Германии нет своего хлопка, своей шерсти, а вся кожа уходит на военные нужды. Так что нам теперь запрещено, например, заменять сношенные подмётки на кожаные. И упряжь, ремни — ты же видишь, Клаус вечно для всех соседей ремонтирует. Хольцшуе и кломпены не только осты носят.
— Кломпены? Это что?
— Деревянные башмаки старинные. Я в огород такие надеваю.
— А, видела. Тиль тоже надевает. Не знала, как они называются.
Марта отложила кое-что из взрослых вещей.
— Смотри, из вещей Клауса тоже кое-что можно поменять. Парадный костюм ему не скоро понадобится, и Тилю он не пригодится. Есть вещи поважнее. Кстати, тёплый жакет, который ты носишь, я тоже на бирже выменяла ещё в сентябре. А вот это, — продолжала хозяйка, — мы сначала померим на тебя и твоих подруг. Ты тоже растёшь. Может быть, что-то подойдёт или подгоним. В лагере у них есть место, где можно хранить сменную одежду?
— Да, там шкафчики такие… узенькие. Внутри полка и крючок для одежды.
— Вот и хорошо.
На следующий день, когда Валя закончила утренние дела, Клаус принёс из подвала в кухню гладильную доску.
— Марта сказала, тебе гладить нужно, а я буду в подвале ящики мастерить. Гладь здесь. — Он позвал Басти, и они спустились вниз.
Валя взялась за бельё, а пришедшие в свой выходной Наташа, Марьяна и Уля принялись мыть окна. Начали с кухни, где окон было целых три — два в сторону дороги и одно в огород.
По-весеннему тёплое февральское солнце уже вовсю пригревало, на газоне пробивались первоцветы, Марта с Лизхен приводили в порядок клумбы под окнами. Все работали с удовольствием. Уля, протирая стекло, тихонько что-то запела, подхватила у другого окна Марьяна, за ней Наташа, а потом присоединилась и Валя. Девушки старались петь негромко, и вдруг к окну подошла с улицы Марта. Остовки испуганно замолкли.
— Пойте, пожалуйста, погромче, — попросила хозяйка, — а то нам с Лиз плохо слышно.
Девушки облегчённо заулыбались, и Уля весело затянула:
подхватили другие.
Эту песню они знали все: на родине её не раз слышали по радио и на граммофонных пластинках.
Девичий квартет заливался так лихо и весело, что из коровника выглянул Тиль и засмеялся, глядя на них. Клаус открыл дверь в подвал и тоже улыбался, слушая непонятную, но такую красивую песню.
Неожиданно на дороге, что шла из низинки к дому, раздался топот многих ног и крики. Марта выпрямилась и с тревогой посмотрела в ту сторону. Ей ещё не было видно, что там. Первой рассмотрела Марьяна, стоявшая на высоком подоконнике.
— Там толпа! Сюда идут! Человек двадцать! Мужчины.
— Ли-из! Иди к нам, у нас хорошо! — позвала на всякий случай Валя.