Получалось, что здесь всё совсем по-другому. То, что происходило дома и в школе перед Новым годом, Валя ощущала как восхитительную, искрящуюся радостную суету, предвкушение веселья, каникул, школьной ёлки и подарков. А здесь она чувствовала, что приближение Рождества — это не только радостная суета, это ещё всеобщее ожидание чуда и продолжение каких-то давних глубоких традиций, ей незнакомых, непонятных, только едва уловимых. Но она понимала, что Рождество для немцев — главный праздник и что эти традиции объединяют всех от мала до велика.
Душа Валина рвалась пополам между родным домом и этим, новым, в котором ей тоже тепло. После очередной ночи слёз оттого, что ничего она не может с этим поделать, Валя вдруг вспомнила непонятые тогда и вдруг всплывшие теперь со всей ясностью слова дедушки: «На войне, девочка, атеистов не бывает. В кого-нибудь да верят, кому-нибудь там, наверху, да молятся. Иначе никак». Ведь и бабушка говорила, что Бог помогает в трудную минуту, даже если ты Его об этом не просишь, нужно только увидеть эту помощь. И Валя решилась пойти в церковь.
Внутри кирха оказалась такой же светлой, как снаружи. Бледно-жёлтые стены были украшены тонкой белой лепниной, стройные, тоже белые колонны расширялись кверху, напоминая цветы лилии. У одной из колонн, высоко над головами людей, висел резной деревянный балкончик с балдахином, к которому вела неприметная витая лесенка. Сквозь узкие стрельчатые окна, часть которых была из цветного стекла, лился солнечный свет. Glasfenster — вспомнила Валя ещё одно недавно выученное слово. У нас это называется, кажется, витражи? Разноцветные блики от них ложились на светлые колонны, будто летящие вверх. Колонны образовали сводчатый коридор, в конце которого виднелся алтарь. Валя посмотрела сквозь эту солнечную анфиладу и не увидела ни высокого иконостаса, ни икон в золочёных окладах, ни высоких парадных ворот. На возвышении стоял алтарь — строгий стол из тёмного камня, часть которого была закрыта покрывалом. В светлом сводчатом пространстве над ним парил резной деревянный крест с объёмной фигурой распятого Христа.
Церковь постепенно заполнялась людьми. Многие приходили целыми семьями. Прихожане рассаживались на дубовые скамьи, брали лежавшие на специальных полочках книжки. «Молитвенники, наверное», — подумала Валя, вспомнив похожую книжку у бабушки.
— Проходи, не бойся, — ободрила Марта девочку. — Бог — он один для всех.
Ком встаёт у Вали в горле от этих слов: значит, неважно, кто ты, как и в какой стране ты молишься и в какой храм ходишь, — перед Ним все равны?
И всё же она хочет отойти в сторонку, не чувствуя себя вправе быть как все. Но Марта указывает ей на скамейку рядом с собой. Валя пропускает Клауса и детей на скамью и садится с краю. Храм полон.
Валя не молится. Не знает песнопений, которые исполняют все. Просто слушает службу и проповедь. Сильный и в то же время спокойный голос священника кажется одновременно величественным и проникновенным.
— …И так каждый распятый на кресте жизни да верит в то, что испытания даются человеку по его силам и что Бог поможет ему, — доходят до неё слова пастора.
Валя сидит оторопевшая, крепко схватившись, как маленькая, за руку Марты, и, кажется, больше ничего не слышит вокруг. Лишь голос, гулкий под сводами собора, говорящий о том, что грех уныния в нас самих, а Бог помогает тем, кто верит в Него и с верой обретает силы.
Распятие парит в воздухе, и Вале кажется, будто именно с нею, с ней одной говорит сейчас этот сильный голос — то ли пастора, то ли кого-то выше…
Проповедь давно закончилась, а Валя не замечает, как идёт своим чередом служба, она вся — в том, что услышала. Вдруг будто вздох огромного существа проносится под сводами, отдаётся где-то высоко, набирает силу и всей мощью обрушивается на людей. Валя вздрагивает. И тут чистые, высокие голоса, не похожие на человеческие, начинают петь что-то лёгкое и светлое. Звуки взлетают к белоснежным сводам, отражаются от них и многократно повторяются, разбиваясь на несметное число высоких и низких голосов, каждый со своей мелодией. Эта необыкновенная музыка льётся сверху, заполняет храм и окружает девочку со всех сторон. И вот уже она ощущает себя внутри музыки, волна захлёстывает её и поднимает куда-то высоко.
…Она выходила из церкви молча. Отрешённая, не видящая ничего вокруг. Даже дети будто поняли это, не трогали и не окликали её.
Как и каждый в храме, услышала она в проповеди своё, очень личное. Именно ей, Вале, были даны слова о грехе уныния и о том, что Бог помогает верящим, а испытания даются по силам. А в ушах всё ещё звучала непонятная божественная музыка.
— Что это было? — спросила Валя потом у Марты.
— Ты никогда не слышала? Этот инструмент называется орга́н. У нас принято сопровождать службу музыкой. А у вас — нет?
— Нет, у нас только люди поют. Вы сказали — инструмент? Я думала, это такой оркестр.
— Нет, это один инструмент. Со множеством разных труб. Просто он очень большой. Хочешь, я попрошу пастора, чтобы он тебе как-нибудь показал орган и позволил послушать, как органист репетирует? Отто — хороший органист, он, думаю, согласится.
Валя смутилась.
— Это, наверное, неправильно будет. Нельзя мне. И что это за экскурсия… для остовки.