– Я тебя понял, брат Сергий, – совершенно серьезно произнес царь Петр, вставая, – и обязательно подумаю над твоими словами.
– И что, Сергей Сергеевич, – тихонько спросил меня Кутузов, когда император Петр вернулся к своему столику, – этот мальчишка и в самом деле был император Петр Великий? На портреты свои он вроде не похож…
– Не верьте глазам своим, Михайло Илларионович, – ответил я, – я же говорил вам, что у нас тут чего только не бывает. На самом деле это очень длинная история. Тело у этого юноши от императора Петра Второго, а дух от его деда императора Петра Первого. И сразу скажу я вам, я тут ни при чем, такое мне просто не под силу… Впрочем, об этом лучше не распространяться, воспринимайте эту двойственность как есть, и все тут…
– И что, Сергей Сергеевич, – с сомнением спросил у меня Кутузов, – вы думаете, что сразу, как только с государем-императором Александром Павловичем побеседует этот Петр, то ли Второй, то ли Первый, так тот сразу же отречется от престола и уйдет в монастырь? Если так, то думаю, что ваш взгляд на жизнь страдает некоторой наивностью…
– Вы зря так думаете, Михайло Илларионович, – сказал я, – вы нас еще плохо знаете. Кроме государя-императора Петра Алексеевича в деле будут еще и части усиления, и вы поверьте, при их поддержке он будет полностью неотразим… У Александра Павловича не будет ни единого шанса. А сейчас давайте закончим серьезные разговоры и будем смотреть, как веселится наша молодежь, выплескивая свою неуемную энергию. Скажите, вам не хочется сбросить груз лет и вот так вот буйно и безудержно вспомнить молодость? А ведь такая возможность у вас еще будет.
– Знаете, Сергей Сергеевич, – ответил Кутузов, глядя на до изнеможения выплясывающих на танцплощадке под разноцветными лучами прожекторов молодых офицеров, амазонок и бойцовых лилиток – во времена моей молодости таких диких развлечений не существовало, и слава Богу. На мой взгляд, это просто какой-то срам и бесовство. Особенно когда дама кидает в небо кавалера, а потом ловит на свою мускулистую грудь. Но так как бесовства у вас здесь не может быть по определению, то я не знаю, что сказать, и не буду осуждать и тех, кто предаются подобным диким вакхическим пляскам. В чужой монастырь, знаете ли, со своим уставом, не хожу.
Четыреста семьдесят второй день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Власти.
Император французов, Наполеон Бонапарт.
Наполеон Буонапарте проснулся с гудящей головой и слабостью во всем теле. При этом он обнаружил, что совершенно гол и лежит поперек огромной двуспальной кровати, свесив голову с ее края. Воспоминания минувшего вечера с трудом возвращались к нему, постепенно вырисовывая вполне отчетливую картину. Итак, он все-таки соблазнился сходить на местную вечеринку le danse… Впечатления были потрясающими. Во-первых – несмотря на то, что на вечеринке не было ни капли вина, собравшиеся на танцевальной площадке веселились от души, словно находились в подпитии. При этом Буонапарте видел, что на le danse присутствуют не только молодые люди (включая остроухих девиц-великанш, с легкостью разгромивших его армию), но и уважаемые личности, включая самого Артанца, который как ни в чем не бывало сидел за столиком рядом со своей супругой и русским главнокомандующим генералом Кутузовым. При этом он вел тихий задушевный разговор с еще одним молодым человеком в старинном военном мундире. Говорили они о чем-то своем, чисто русском, и мешать им Наполеон не стал.
На мгновенье Буонапарте позавидовал тому, какая у Артанца молодая и красивая жена. Она держит себя воистину с королевским достоинством и уже успела родить мужу наследника. И почему ему самому, Наполеону, так не везет? В Жозефину он был влюблен до безумия, и всем она была хороша, но только вот старше его на шесть лет, при куче любовников и к тому же, как выяснилось, оказалась бесплодной. Вторая же жена, дочь австрийского императора, хоть и родила Наполеону наследника, боялась и ненавидела муженька всей душой. К тому же Артанец предоставил неоспоримые доказательства неверности его второй супруги. Помимо этого, император мог убедиться в ее пренебрежительном отношении к титулу императрицы Франции, а также в том, что наследнику престола, маленькому Наполеону Второму, она отнюдь не испытывает горячей материнской любви. Это было горько. Наполеону казалось, что жизнь его, вдруг показавшая всю свою доселе скрытую сторону, стремительно несется под откос. Он ощутил себя бесконечно одиноким, усталым, выжатым до последней капли.
Когда Бонапарт узнал о подоплеке некоторых событий ближайшего будущего, в первый момент у него возникало сильнейшее желание выкинуть эту предательницу, свою законную супружницу, из своей жизни, втоптать ее в землю, отрубить голову и навсегда забыть, а родную ей Вену предать огню и разрушению, после чего сделать так, чтобы этот город больше никогда никто не восстановил. Однако вспышка ярости была кратковременной, несколько минут спустя Наполеон о ней уже пожалел. Но тем не менее было очевидно одно – если Артанец вернет его на французский трон (а вроде бы все к тому и идет), то ему потребуется новая императрица – такая, которая, помимо всего прочего, могла бы стать доброй приемной матерью для маленького Шарля. Отдавать сына своей «бывшей» Бонапарт, конечно же, не собирался.
Наполеон пошел на эти самые le danse, разумеется, не для того, чтобы подобрать себе жену. Ему просто хотелось женщину. Постельную партнершу без всяких обязательств, с которой можно было бы сбросить накопившееся за последние месяцы напряжение. Наполеон знал, как хорошо помогает «это дело» взбодриться и почувствовать себя живым и полным сил… Однако с этим возникла некоторая сложность. Мускулистую остроухую Бонапарт в свою постель не хотел, немускулистую тоже. Он уже немного был в курсе их происхождения и, несмотря на то, что Артанский князь признал их равными себе, Бонапарту казалось, что это все равно как лечь с животным – например, с козой (что, к примеру, с античных времен практиковали корсиканские пастухи при отсутствии женщин). В то же время амазонки, подходящие Бонапартию по всем параметрам, которых на площадке для le danse было не так уж и много, с легкой брезгливостью отворачивались от его оплывшей фигуры с оттопыренным животиком. Мол, идите отсюда, мужчина, вы беременный. Наполеон не привык к такому отношению; обычно это была его прерогатива – критиковать несовершенства фигуры у женщин. Столкнувшись же с критикой в свой адрес, он совсем сник и проклял свою затею с этими le danse. Кротких и покорных ему тут уж точно не сыскать… Впервые его отвергали. Впервые его критиковали (пусть даже не явно, не в глаза) и едва ли не высмеивали. Впервые он имел дело с такими женщинами, которые не благоговели перед ним, а вели себя так, будто во всем равны ему. Они, эти распутницы, вообще относились к мужчинам без особого пиетета, и этот факт поднял вдруг со дна души Наполеона все его застарелые комплексы… Он словно увидел себя со стороны – и ужаснулся. И вправду – он уже совсем не тот молодой жеребчик, что был лет десять тому назад… Ослепленный женским обожанием, он не замечал, как меняется его тело… «Проклятье! – сжимая кулаки, думал Наполеон, – проклятье! Никогда не думал, что буду столь унижен и посрамлен… Да еще кем – женщинами, распутницами! Да ведь в их глазах я, должно быть, невзрачный сморчок с отвисшим брюхом и одутловатым лицом… Так и есть – я неприятен им! Я! Никогда не думал, что доживу до такого дня…»
Не желая больше дразнить себя созерцанием стройных, высоких и дерзких красавиц, получая в ответ ледяное равнодушие с едва скрываемым презрением, он с тяжелым вздохом украдкой посмотрел на свой живот, машинально стараясь поджать его. Лечение у Лилии началось совсем недавно (та первым делом прикрутила у Бонапарта кран аппетита), и эта пикантная часть тела, хоть и уменьшилась в размерах, все еще дискредитировала Бонапарта своей дрябленькой выпуклостью. И ничего с этим нельзя было поделать, потому что плевать амазонкам, император он там или нет. Они девушки разборчивые, и точка. С кем попало не спят. Если ты император, тогда доведи свою фигуру до того же образца, что и у Артанского князя. Тоже ведь человек немаленький, а мышцу качает регулярно.
И идти бы Бонапарту с le danse не солоно хлебавши, но тут на его пути попалась мадам Гера… точнее, это он вместе со своим столиком очутился на ее пути. И эта мадам, что примечательно, не обратила никакого внимания на животик императора. Зато она очень хорошо срисовала тяжелую властную ауру, висящую над головой у этого смертного… И замерла, не сводя с Наполеона пристального взгляда, размышляя следующим образом: «Вот это да! Пожалуй, эта аура мало чем уступала той, которую носил Зевсий, а кое в чем даже ее превосходит…» Ее бывший муж давным-давно закончил свою борьбу за абсолютную власть, а у этого смертного все еще было впереди. В тот момент Гера даже не задумывалась над тем, кто этот мужчина и что он тут делает. Все затмила его аура власти… Поскольку этого мужчину прежде никто не застолбил (а драки и скандалы на танцплощадке, мягко выражаясь, не приветствовались), теперь это была ее, и только ее добыча.
Что касается самого Наполеона, то он, уже утративший всякую надежду на успех, находился, мягко выражаясь, в обалдении, не смея поверить, что судьба, словно сжалившись, подкинула ему приятный сюрприз. На него в упор, с откровенным и многообещающим интересом смотрела красавица – высокая, стройная, полногрудая, с пышной гривой вьющихся крупными кольцами черных волос. О, она была прекрасна… Было в ней что-то дикое, необузданное, отчего у императора поползли по коже сладостные мурашки предвкушения… В свое время его Жозефина ввела во Франции так называемый неогреческий стиль в женской одежде. Так вот, на француженках конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века все эти хитоны и пеплосы смотрелись откровенно нелепо, как седла на коровах… но это никак не касалось подошедшей к нему незнакомки. Она носила свой древнегреческий наряд с врожденным изяществом королевы. Несколько выбивались из стиля лишь туфли на высоком каблуке-шпильке.
– Мадам… – вскочил на ноги Наполеон, у которого тут же пересохло в горле, – позвольте мне выразить свое восхищение вашей красотой!
– Месье, – кокетливо ответила ему Гера, взмахивая ресницами и поправляя непослушную прядь на изящным ушком, – право же, мне так неловко от ваших комплиментов, что даже стало жарко… Воды, воды, ледяной воды, пожалуйста…
Пока окрыленный Бонапарт неловко щелкал пальцами, делая заказ невидимому слуге, Гера присела за его столик. Она принялась обмахиваться невесть откуда взявшимся веером, представляя на мужское обозрения свое соблазнительное декольте, в котором некоторые мужчины с удовольствием утонули бы с головой. В тот момент идея выйти за этого смертного замуж еще не приходила ей в голову. Ей просто хотелось как следует оттянуться, и этот мужчина с жесткой волевой аурой профессионального завоевателя подходил для этого как нельзя лучше. И было совершенно неважно при этом, как он выглядит. В глазах Геры он был великолепен – мелкие дефекты внешности с лихвой окупались мощным сиянием его ауры.
Невидимые слуги принесли им два высоких тонкостенных стакана с чуть пузырящейся магической водой, до предела заряженной энергетическими, транквилизирующими и возбуждающими заклинаниями. Гера специально так подстроила, ибо ей хотелось расслабиться и забыть все с этим мужчиной из смертных, который однажды уже сам вознес себя до уровня богоравного героя – с ним, именно с ним. Такое с ней было, пожалуй, впервые. Аура этого мужчины неодолимо влекла ее… В какой-то момент их руки сплелись и они выпили на брудершафт (что имело далеко идущие последствия). И после этого Наполеон почти ничего не помнил из происходящего…
Вроде они танцевали какой-то дикий танец, причем он скакал молодым козлом вместе со своей дамой. Потом он взвалил свою разгоряченную и смеющуюся партнершу на плечо и понес ее сначала к кабинкам для удовлетворения страсти, где они, торопливо раздевшись, соединились с таким энтузиазмом, что, казалось, их стоны и вопли слышала половина Запретного Города. Потом, прямо так как есть (то есть не одеваясь), Бонапарт, будто сатир, похищающий вакханку, протащил на плече свою обнаженную хохочущую даму (и откуда только силы взялись) от танцплощадки до Башни Власти, ворвался в свои апартаменты, приказал невидимым слугам никого не пускать, и почти до самого утра, пока не закончилась сила заклинаний, занимался с ней самыми различными сексуальными действиями. В конце концов они оба уснули, перепутавшись руками и ногами во взаимных жарких объятьях…