– Жаль, что только не в японском стиле*, – проворчал Половцев.

Примечание авторов: * извинения перед императором по-японски – это совершение извиняющимся обряда сеппуку, он же харакири.

– Действительно, жаль, – сказал я, – только вот европейцам вообще не свойственно признавать свои ошибки и преступления. Они и каяться-то начинают только тогда, когда кол приближается к заднице на толщину трусов. И Наполеон тут не исключение. Это сейчас он смирный и ласковый как телок, а стоит выпустить его в окружающую среду, так и не знаешь, чего от него ждать. Игорь Петрович вон правильно говорит – что неизвестно, какая еще блажь взбредет в его голову и в какую сторону он направит свою армию. Конечно, хорошо было бы натравить Бонапарта на Британию, а в дальнейшем направить его бурную энергию в западном и южном направлении: пусть бодается с Североамериканскими штатами, возвращает Флориду и Луизиану, давит повстанцев на Гаити, завоевывает Алжир и прочий Сенегал, а также пытается одолеть просторы Южной Америки; только вот Россия и ближе, и выглядит привлекательней, а память о нынешнем поражении может со временем избыться.

– Тем более, – сказал Половцев, – что для императора Александра Павловича нынешнее вторжение Наполеона было не просто военным нападением, а своего рода личным оскорблением, пощечиной, которую он получил перед лицом всего мира. И смыть такое оскорбление возможно только кровью обидчика, только так и никак иначе. Ведь мы в любом случае никоим образом не будем содействовать поражению русской армии, какие бы высокие цели при этом ни стояли, ибо сие равносильно предательству…

– Итак, – глубокомысленно сказал я, – мы снова пришли к тому же, с чего и начали. Во избежание негативных нюансов на Наполеона, прежде чем отпускать его в окружающую среду, требуется надеть строгий ошейник, чтобы шаг вправо, шаг влево от рекомендованной политики был приравнен к побегу, а прыжок на месте считался попыткой улететь.

– Женить его надо, – сказала моя ненаглядная, – на нормальной девушке, а не на этой австрийской фифе Марии-Луизе. Во-первых – она ненавидит Наполеона и спит с ним постольку, поскольку это велят государственные интересы. Во-вторых – уже ее саму ненавидит вся Франция. Одной гордой австриячке голову там уже отрубили, теперь та же участь может постигнуть и вторую. И хоть в Главном потоке ничего подобного не было, тут Наполеон сам может отправить свою супругу на эшафот за государственную измену.

– А вот этого не надо! – решительно произнесла Птица, которую все малознакомые люди почему-то воспринимают как мою сестру. – Рубить голову молодой и красивой женщине только за то, что она, повинуясь государственным интересам, вышла замуж за нелюбимого – это, по-моему, перебор. Сергей Сергеевич давайте примем участие в судьбе несчастной женщины и пристроим ее куда-нибудь подальше от разгневанного супруга. А то, насколько я понимаю, вы уже так настропалили этого корсиканского Отелло, что тот отрубит ей голову без всяких колебаний.

– Насколько я понимаю, – с некоторой язвительностью произнесла Елизавета Дмитриевна, – папенькин дворец в Шёнбрунне в ближайшее время будет не самым безопасным местом для беглой жены, ибо первым делом выпущенный на свободу Наполеон займется тем, что будет укреплять свою власть, окончательно уничтожая остатки австрийской и прусской государственности. При невмешательстве русской армии ни Австрия, ни Пруссия не просуществуют ни одного года. Впрочем, голышом на необитаемый остров вместе с любимым Мария-Луиза вряд ли согласится. Не то что известные всем Мария Мнишек с Василием Романовым.

– Смею напомнить, – меланхолически произнес я, – что Машку Мнишек и Ваську Романова никто, собственно, ни о чем и не спрашивал. Поставили перед фактом и отправили пинком под зад в объятия первобытнообщинного строя. Это – во-первых. Во-вторых, если верить исторической справке, которую подала мне Ольга Васильевна, Мария-Луиза, будучи герцогиней Пармской, проявила себя как крепкий хозяйственник и дальновидный политик, и добрая память об это особе сохранилась в Парме до начала двадцать первого века, а это дорогого стоит. Раскидываться такими талантами – большой грех.

– А что, Сергей Сергеевич, – спросил Половцев, – у вас уже, наверное, имеется на примете административно-хозяйственная единица, нуждающаяся в подкреплении опытным администратором?

– Пока нет, – ответил я, – но так ли уж это и важно? Прежде чем ставить эту Марию-Луизу на ответственную должность, надо ее немного пообтесать в нашем тридесятом царстве, а также дать пообщаться с мисс Зул, Лилией, Птицей и Коброй.

После этих слов Птица скептически хмыкнула, а у меня над ухом кто-то звонко хихикнул. Интересно… Раньше Лилия показывала только моментальные появления-исчезновения, а теперь пошли фокусы в стиле чеширского кота.

– Да, – подтвердил я, – по сравнению с мисс Зул любая принцесса бесхвостых-безрогих выглядит переодетой поломойкой, и эта Мария-Луиза, должно быть, не исключение. Прежде чем начинать с ней серьёзную работу, нужно слегка понизить ее самооценку. А что касается подходящей административной единицы, то она со временем найдется, имелся бы соответствующий человек, способный занять эту должность. Теперь что касается кандидатуры в новые жены Бонапарту. Думаю, что тут не стоит изобретать велосипед и назначить на эту должность Великую княгиню Анну Павловну, к которой Бонапарт уже сватался. При этом нас совсем не интересует, что по этому поводу думает ее мамаша вдовствующая императрица Мария Федоровна. Один раз с ее подачи Бонапарту отказали, и последствия были очень тяжелыми.

– Очень хорошо, Сергей Сергеевич, – сказала моя ненаглядная Елизавета Дмитриевна, – но теперь хотелось бы знать, что мы будем делать с Александром Павловичем. В противном случае, при прочих равных, все возвернется на круги своя.

– Александра Павловича мы будем убеждать оставить трон и отправиться в скит замаливать грехи. При этом, быть может, мы используем такое тяжелое оружие как мисс Зул, а также Дима Колдун с его заклинанием «мук совести». Александр Павлович, конечно, не такой ходок по бабам, как его племянник Александр Николаевич, но против чар мисс Зул, когда она применяет их намеренно, еще никто не мог устоять. Но здесь мы тоже еще будем посмотреть. Самоустранение Александра Павловича должно выглядеть максимально естественно и не иметь ни малейших признаков насилия. Поэтому проработку конкретных планов мы отложим до того момента, когда изучим этого персонажа получше. На этом, пожалуй, все, товарищи, заканчиваем совещание и расходимся. Работать надо.

Четыреста семьдесят первый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

Сегодня Михаил Илларионович Кутузов наконец нашел время, чтобы посетить тридесятое царство с целью прохождения углубленного медицинского обследования. Ведь никому из нас не хотелось, чтобы всего через год не стало одного из самых талантливых российских стратегов (тактиком Кутузов был посредственным, а вот стратегом хоть куда). К тому же, если мы действительно сделаем императором юного Николая, кто будет наставлять его в тонкостях государственного управления, а также внутренней и внешней политики? Сперанский с Аракчеевым? Нет уж, увольте! Оба честные люди, и на этом список их достоинств исчерпывается. Один – либерал до мозга кости, уверенный, что счастье России состоит только в непрерывных послаблениях, а второй – такой же упертый консерватор, считающий, что идеально устроенное общество должно быть похоже на прусскую казарму. Насколько уж я заскорузлый сапог, но такие взгляды заставляют меня крутить пальцем у виска. Военные поселения, казачество наоборот – это когда солдаты, живущие в казарме, помимо шагистики и прочего еще вынуждены заниматься крестьянским трудом. И это притом, что регламентируется буквально каждый их шаг (а сочинять регламенты Николай Павлович любит). Кутузов же достаточно умен, чтобы находить путь между двумя этими крайностями.

Встречал Михайлу Илларионовича целый консилиум, главной в котором была, конечно же, Лилия. Два пулевых ранения в голову, после которых человек не просто остался жив, но и не утратил возможности связно соображать, сами по себе уже могут считаться чудесами, взглянуть на которые не отказались бы и сами боги. При этом Кутузов не совсем не возражал против того, чтобы его осматривали женщины-лекари, в том числи девица, которая на вид еще не вошла в брачный возраст. Надо сказать, что Михайло Илларионович уже пил у нас магическую воду, принимал ванны и получил значительное облегчение от своих многочисленных болячек, но понимал, что все это не более чем самолечение, а настоящее исцеление может проходить только под руководством опытного специалиста.

Лилия попросила Кутузова снять парик и сесть на низкий табурет, после чего принялась ходить вокруг, едва касаясь его головы пальцами. Она не давила, не мяла, как это бывает обычно, а вот именно что касалась головы Михайло Илларионовича с каким-то, знаете ли, благоговением. Сам Кутузов во время той операции находился в каком-то подобии гипнотического транса и сидел на своем табурете, выпрямив спину и закрыв глаза. Мне даже показалось, что он получает удовольствие от этой процедуры. При наложении на обыкновенный взгляд магического зрения было видно, как голову Кутузова подобно рыболовной сети оплетают тонкие синеватые нити с ярко-фиолетовыми узелками в местах соединений… но вот был завязан последний узелок и, закончив свой круг почета, Лилия отошла в сторону.