А как же иначе. Русская армия оказалась причастной к победе лишь косвенно – да, стояла она стойко и сражалась храбро, но особых успехов не стяжала. Главную роль сыграла неизвестно откуда взявшаяся ив самой середке России армия какой-то там Великой Артании, которая одним могучим фланговым ударом сокрушила боевые порядки французов и поставила их в такое неловкое положение, что даже военный гений Бонапарта ничего не мог сделать. Невеликие числом, но чрезвычайно хорошо вооруженные и выученные артанские полки хозяйничали на поле боя как хотели, и все атаки французов, хоть в конном, хоть в пешем строю, отбивали с большими потерями для неприятеля. Где же находится эта Великая Артания, не знает никто, потому что такой страны нет ни на одной карте мира.
И самое главное – никому неизвестен и сам артанский самовластный князь Серегин, о котором Кутузов пишет, что он смог бросить в бой один кавалерийский и один полнокровный пехотный корпус и артиллерию, при этом оставив еще какие-то силы невыясненной численности в резерве. Такое не под силу ни одному самозванцу-мистификатору, ибо такие силы частному лицу собрать просто невозможно. Но и это еще далеко не все. Серегин этот, оказывается, тоже не просто так проходил мимо и решил вмешаться в сражение, которое его никак не касалось. Нет, он заявляет, что послан в этот мир Небесным Отцом (читай – Богом-Отцом) исправить многие ошибки, совершенные в том числе и им, императором всероссийским, и действует с его ведома и по поручению. И в доказательство всему этому предъявляет огненный меч архангела Михаила, или чертовски на него похожий. Когда этот меч обнажен над полем боя, у всех сражающихся за правое дело прибавляется сил, а у их противников от слабости подгибаются колени. И в плен Бонапартия вместе с его гвардией захватил именно князь Серегин, и не отдает, держит его при себе. Как только такое станет известно на Руси – бунт может грянуть пострашнее Пугачевского. Под знамена божьего посланца – победителя Наполеона, желающего исправить некие ошибки его, Александра Павловича, царствования – народ сбежится сразу и с радостью. Конечно, можно объявить этого Серегина самозванцем, да только поможет ли сей ход, если этот человек действительно творит чудеса и его армия в самом деле напрочь разгромила войско Бонапартия.
Дождавшись, пока слуги искупают гонца в бане, вычистят его мундир и наскоро накормят ужином, Александр Павлович вызвал солдата к себе и принялся строго его расспрашивать, но ничего нового для себя не узнал. Все сражение сей достойный муж простоял в резерве вдали от основных событий и не видел почти ничего из происходящего на поле битвы.
– Так ведь пойми же, батюшка-царь, – сказал он в конце в сердцах, – те наши воины, что бились в самой гуще у флешей Багратионовых и у сельца Семеновского, к концу битвы, кто жив остался и не был ранен, от усталости едва могли таскать ноги, и потому к вашему императорскому величеству послали меня свежего да сильного, который мог вскочить на коня и скакать всю ночь и потом весь день… А что там было в самой гуще, я знать не знаю и ведать не ведаю. Знаю только, что мы победили и враг наш полностью разбит и уничтожен.
Да уж, и не возразишь. А может, Кутузов, это хитрейший из хитрейших, которого турки не зря называли Одноглазым Лисом, специально послал такого гонца, который ничего не видел и, следовательно, не сможет разгласить ничего экстраординарного; пакет же при нем так и остался невскрытым, потому что император сам ломал именную сургучную печать князя Кутузова. А это значит, что новой пугачевщины пока ждать не стоит. По крайней мере, до тех пор, пока сам Артанский князь не призовет Русь к топору, что маловероятно. Кутузов в своем послании особо упирал на то, что войско у этого Серегина, хоть и небольшое, но прекрасно вооруженное, обученное и дисциплинированное. А авантюристы, имеющие в руках такую силу, Русь к топору не зовут, нет. Зачем ему бунт, если он и в самом деле самовластный князь со своей армией? Тут не Пугачевым пахнет, а новым Лжедмитрием, претендентом на престол. Договорится с аристократией, предъявит колдовской меч в качестве данных свыше полномочий, один апоплексический удар табакеркой – и трон свободен. Тем более что если его армия внезапно, без чьего-либо ведома, очутилась в самой середке России недалеко от Москвы, кто же может поручиться за то, что она таким же образом не окажется в пределах Санкт-Петербурга, где сейчас совсем нет войск? Так можно уничтожить все семейство императора разом, со всеми его братьями и сестрами*. И при этом не стоит забывать, что это Серегин может и в самом деле оказаться Посланцем Божьим, посланным на грешную землю не для того, чтобы вразумлять и просвещать, а чтобы карать и миловать. Страшно ведь жить, когда не знаешь, чего ждать от жизни в следующий момент.
Примечание авторов: *
Утомившись допросом, расстроенный Александр Палыч отослал гонца прочь, да и его сердечные друзья, князь Голицын с Родионом Кошелевым, сильно встревоженные, тоже с позволения царя ушли почивать. Мол, время позднее, монарх не в духе, и вообще, утро вечера мудренее. Лег спать и сам император, но сон не шел. Было душно и в то же время зябко. В кронах деревьев дворцового парка громко каркали вороны. Над Финским заливом метались отсветы молний, и где-то в отдалении глухо ворчал гром. В голову лезли самые мрачные мысли. То, что еще совсем недавно казалось бредом и мистификацией, сейчас грозило оказаться самой настоящей правдой. Молились о даровании победы? Вот вам победа и все, что к ней прилагается!
Ну, если вспыхнут сейчас на темной стене огненные письмена или же встанет на пороге опочивальни суровый чужеземный князь с огненным мечом – и что тогда? Куда бежать, кому жаловаться и кому молиться в таком случае, если уж само Небо разгневалось на несчастного русского царя?
Но никто не являлся к Александру Павловичу, грозя оружием, и пылающие письмена на стене тоже не загорались. И в конце концов он, измученный предшествующими молениями и прочими переживаниями, забылся коротким кошмарным сном, в котором он, маленький и жалкий, убегал от каких-то кошмарных тварей, похожих на сгустки мрака, которые грозили настигнуть его и разорвать на куски. Проснулся император разбитый, с головной болью и трясущимися руками и ногами. Какое там утро вечера мудренее – в таком состоянии, будто с похмелья, ему было даже хуже, чем тогда, когда он ложился спать.
Что написать в ответном послании, какой приказ дать Кутузову и стоит ли вообще оставлять его главнокомандующим, когда Наполеон уже разгромлен? Слишком уж он хитрый и себе на уме. Если Одноглазый Лис (не столько стратег и тактик, сколько мастер интриги) просчитает обстановку и решит, что держаться Серегина ему удобнее и безопаснее, то он сдаст Александра Павловича Божьему Посланцу в тот же момент со всеми потрохами. Назначить на его место Бенигсена? Пусть он и бесталанная посредственность, зато выполнит любое указание царя, например, приказ внезапно напасть на так называемую артанскую армию, пленить ее предводителя и в цепях привезти в Санкт-Петербург, как самозванца и шарлатана. Правда, при этом не стоит забывать и о том, что от такого приказа могут взбунтоваться армейские офицеры, ибо сие противно законам чести, да и Посланец может оказаться вполне настоящим, в результате чего последствия такого приказа могут выйти воистину ужасными.
Император Александр Павлович прекрасно помнил, как кончили свои дни его папенька Павел Петрович и дед Петр Федорович, и теперь сам опасался того же конца. Ведь все монархи в Российской империи, начиная с Петра Великого и заканчивая им самим, приходили к власти не по закону, а в результате цареубийств и дворцовых переворотов. «Не стоит говорить ни «да» ни «нет», – вдруг подумал он, – ведь мне совсем ничего не известно. Быть может, следует приказать заложить кареты и, пока не зарядили осенние проливные дожди, самому поехать разобраться со всем на месте. Ведь если тот, кто называет себя артанским князем Серегиным, обычный шарлатан, то он мне ничем не опасен, а если он и в самом деле послан сюда с небес для того, чтобы карать и миловать, то от него не укроешься ни в Петербурге, ни даже на Камчатке. Так что ехать к армии надо непременно. Для начала можно объявить, что император лично собирается наградить героев, одолевших супостата, а там, на месте, дальше будет видно. В конце концов, если когда-то у него получилось договориться с Бонапартием, так, может, теперь получится заключить договор и с Артанским князем – чай, он будет не страшнее Корсиканского Чудовища…
Четыреста семидесятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.
Сегодня уже неделя, как мы хулиганим в мире тысяча восемьсот двенадцатого года, и можно подводить первые итоги и смотреть, что у нас в сухом остатке. А в остатке пока только разгром Наполеона, пленение его армии и пополнение моего собственного войска новыми рекрутами, что хорошо, но совершенно недостаточно. Стоит нам уйти, оставив дела в таком положении, в каком они находятся сейчас – все моментально вернется на круги своя. Наполеона, если мы его отпустим, как-нибудь добьют, в Париже реставрируют Бурбонов, Александр Павлович закрутит свою прежнюю кадриль с прусаками, австрийцами и британцами; и история, немного побурлив, войдет в свои берега. А нам этого не надо, не для того все это, в конце концов, затевалось. И, как ни крути, главный винтик в этой мясорубке все же Александр Павлович, без его низкопоклонства перед протестантским Западом вся эта конструкция рассыпается на запчасти.
– Да нет же, Сергей Сергеевич, – отвечает мне мой начштаба Половцев, которого я в числе многих позвал на мозговой штурм, – не в одном Александре Павловиче тут дело. Наполеон Бонапарт тоже был деятель хоть куда, который сам не понимал, чего хочет. Затяжная война в Испании, такое же затяжное противоборство на море с Англией, Континентальная блокада, несколько войн подряд с различными европейскими коалициями, в результате которых ему удалось если не съесть, то хотя бы понадкусать всю Европу. Делить с ним что-то считалось занятием безнадежным, ведь в любой момент Императору могла попасть под хвост новая вожжа, после чего он мог объявить войну своему вчерашнему союзнику.
– Ну, – сказал я, выступая в роли адвоката, – совсем уже немотивированных войн со стороны Бонапарта вроде бы не было. Антифранцузские коалиции возникали помимо его воли, и он давил их, пытаясь затаптывать тлеющие пожары. В одном месте затухло, в другом полыхнуло. И Англия нет-нет плещет керосинчиком на тлеющие угли.
– Вот именно, что пытался затаптывать, – сказал Половцев. – Даже в тех землях, где власть французов крепка, Наполеона всего лишь терпят, но это только пока он силен. Вы все помните, что началось в Главном потоке после того, как армия Наполеона подверглась разгрому на просторах России, а потом стала терпеть поражения и на европейский полях. Да и как же французы могли побеждать, если их прославленные ветераны полегли в безумном походе до Москвы и обратно, а пришедшие им на смену новые рекруты не обладали ни выучкой, ни куражом былых победителей Европы. А русская армия, напротив, выросшая численно за счет мобилизаций ополченцев, окрепшая в боях и научившаяся побеждать, раз за разом била прославленных наполеоновских генералов и маршалов; а то, что происходило после битвы при Лейпциге, иначе как агонией назвать уже нельзя…
– Известие о поражении и пленении Наполеона до Парижа, Берлина, Вены и иных столиц еще не дошло, – сказала моя супруга, – а вот когда дойдет, вот тогда настанет время выносить святых, а потом заносить обратно. Монархи, еще вчера верные своему господину, тут же взбеленятся и начнут куролесить кто во что горазд. Австрийская супружница Бонапарта, сунув младенца под мышку, рванет к папеньке в Вену. Итальянское и Неаполитанское королевства низложат своих монархов, нынешних Наполеоновских маршалов. В Испании с новой силой полыхнет герилья. А в Париже какой-нибудь наскоро сляпанный Регентский совет начнет зазывать на царствование беглых Бурбонов. Реставрация, Людовик восемнадцатый и прочее бла-бла-бла, как в нашем прошлом, только на два года раньше и без оккупации территории Франции иностранными войсками…
– А что будет, – спросил я, – если мы после всех этих танцев с бубнами возьмем и выпустим Наполеона вместе с его гвардией обратно в Европу, как голодного тигра в загон с баранами? При этом русская армия, сказавшая, что она свое дело сделала, будет сидеть на заборе, то есть на границе, и с увлечением улюлюкать, как во время футбольного матча…
– Вот тогда, Сергей Сергеевич, – с очаровательной улыбкой ответила Елизавета Дмитриевна, – настанет время заносить святых обратно. Европа тут же примется, как говорит ваша Матильда, переобуваться в прыжке. Те, кто еще совсем недавно во все корки ругал Узурпатора, примутся восхвалять обожаемого Императора, изменники тут же поклянутся в верности, Бурбонов попросят отбыть туда, откуда они прибыли, монархи Европы принесут извинения своему сюзерену…