– У тебя, детка, всегда было невероятно развито воображение. В твоей головке вечно роились всякие странные мысли. То ты придумывала какое-то чудовище, которое живет в канализационных трубах, и все свои неудачи на него списывала, считала, что это его происки. То вдруг появилась эта Эмили. Ты даже фамилию ей дала по названию нашей улицы.

– Но, мама, Эмили была настоящая, – не сдавалась я. – Я отлично ее помню.

А действительно ли я ее помню? – вдруг спросила я себя. Воспоминания о ней теперь уже показались мне какими-то чересчур отчетливыми, чересчур светлыми по сравнению с тем мраком, что окутывал мое детство. Может, это просто совпадение, что у семейства Джексонов фамилия такая же, как название нашей улицы? И разве все они не уехали куда-то из Молбри вскоре после исчезновения Конрада?

– Конечно же, она была настоящая! – настаивала я. – Иначе откуда же взялся тот ее подарок мне на день рождения? Тот розовый альбом, который, как вы говорите, Конрад решил незаметно принести на недавний праздник, устроенный в мою честь? Там еще был внутри рисунок – я собственной персоной. И это точно Эмили нарисовала.

Отец с сочувствием посмотрел на меня:

– Беки, милая, но ведь это же ты сама нарисовала! И в альбом эту картинку сама вклеила. И открытку сама подписала. Конрад об этом знал. И его это очень беспокоило. Он хотел, чтобы у тебя реальные друзья появились.

Я почувствовала стеснение в груди.

– Неправда! Эмили и была моим реальным другом! Я и мать ее помню, и старшую сестру Терезу, которая ДЦП страдала.

Я уверяла себя, что нет ни малейших причин сомневаться в том, что я действительно все помню, а вот мои родители как раз страдают некими провалами в памяти. Это они (а вовсе не я!) столько времени живут словно во сне и никак не могут очнуться. А мне, к счастью, наконец-то удалось выбраться из этого туннеля. Я теперь вполне счастлива, крепко стою на ногах и чувствую себя целостной…

– Ох, Беки, – со вздохом прервал мои мысли отец, – ведь Тереза – это твоя сестра. Правда, она умерла еще до твоего рождения, а Конрад был тогда еще совсем крошкой. И у нашей Терезы действительно был ДЦП; она умерла, когда ей всего три месяца исполнилось. А тот розовый альбом – это ее альбом. Мы с мамой много лет держали его в коробке, да так и не решились заполнить. А ты, должно быть, его нашла, развернула и вклеила туда свой рисунок.

Я покачала головой:

– Но я же помню Терезу! Я помню, какой она была.

Отец возразил ласково, но твердо:

– Ты наверняка просто слышала наши о ней разговоры, Бекс. Тебе всегда хотелось иметь сестренку. Это страстное желание в итоге и породило твои фантазии.

Но я по-прежнему была с ним не согласна. Нет, это неправильно! Все было совсем не так! Я знала, что в семье у нас был еще один ребенок, умерший во младенчестве. Но тот ребенок вовсе не был Терезой. Я совершенно точно помнила, что мне никогда не говорили, как звали мою умершую сестру. И все-таки слова отца словно оживили в моей памяти некую смутно знакомую картину, которую мне показывали когда-то давным-давно. Она умерла еще до твоего рождения. Тебе всегда хотелось иметь сестренку. Покажите ребенку фотографию чего-то, случившегося еще до его появления на свет, и часто рассказывайте ему об этом, и он в итоге непременно поверит, что и сам присутствовал при этих событиях, сам был их участником.

Детский церебральный паралич. ДЦП. Неужели я и впрямь уже в пять лет знала название этого недуга? Я снова стала вспоминать Эмили и все семейство Джексонов. Нежные, любовные отношения моей подруги с ее старшей сестрой; их веселых любящих родителей. Все эти воспоминания со временем стали как бы слегка позолоченными, отполированными до опасного блеска. Господи, сколько же раз я мечтала о том, чтобы жить в семье Джексонов! Мечтала, чтобы Эмили стала и моей сестрой, чтобы, может быть, я и сама смогла бы стать Эмили. А что, если я действительно всех их выдумала? Могло ли быть такое? Могло ли это и впрямь быть всего лишь моей фантазией, порожденной страстным желанием иметь идеальную семью? Фантазией, спроецированной на мою реальную жизнь, точно изображение из проектора на пустую светлую стену? На память мне тут же пришли и все те провалы в моих воспоминаниях, и все те страхи, связанные со сливными отверстиями, совершенно испакостившие мое детство. Неужели все это действительно было следствием моего чрезмерно развитого воображения?

Своей умершей во младенчестве от ДЦП сестры Терезы я никогда не знала. Но я провела в больнице достаточно много времени, чтобы понимать, что подобная проекция образа, порожденного воображением, в реальность вполне возможна. И теперь мне уже казалось, что Эмили Джексон как раз и была всего лишь некой проекцией, воплотившей в себе все, чего мне не хватало в жизни. Не об этом ли свидетельствует и то, что у меня никогда не было ни одной фотографии Эмили? Ни школьной, ни домашней? И где именно находился ее дом? Ведь я, должно быть, много раз к ней ходила. Однако, хоть я отлично помнила ее родителей и сестру, я совершенно не помнила дорогу к ней домой. Вместо воспоминаний о том, как я туда шла, сразу возникали некие иные, более похожие на сон воспоминания: мы с Эмили играем вместе в комнате, очень похожей на мою собственную, а вокруг знакомые игрушки, мои игрушки…

Ото всех этих мыслей у меня зверски разболелась голова. Мне вдруг страшно захотелось оказаться дома, с Домиником и Эмили. Я пробормотала какие-то невнятные извинения и, несмотря на протесты родителей, сбежала к себе, на Эйприл-стрит. Но была ли Эйприл-стрит моим домом? Скорее уж она была неким миражом; неким обещанием; чем-то, построенным на лжи, столь же утешительной, как и моя воображаемая дружба с Эмили Джексон. Могла ли я согласиться на длительные отношения с человеком, который не только солгал мне, но и, возможно, пребывал в сговоре с тем, кто обманул моих родителей? С другой стороны, мои «отношения» с Эмили Джексон доказывали, что и на меня положиться нельзя, ибо я способна перекраивать реальный мир в соответствии со своими фантазиями во имя собственных интересов и потребностей. Что, если я ошиблась в отношении Доминика? Что, если я вообще во всем ошибалась?

Вот какие мысли крутились у меня в голове, пока я ехала от родителей на Эйприл-стрит. Всем, что мы сейчас имеем, думала я, мы обязаны щедрости Доминика. У Эмили впервые в жизни есть собственная комната. У нас хватает денег на все – на одежду, на игрушки, на удовольствия, на отпуск. Даже мой автомобиль – пусть не новый, пусть купленный у дядюшки Бобса, – это подарок Доминика. Почему же мне вдруг так захотелось рискнуть всем этим ради нескольких утраченных воспоминаний?

Я свернула на Эйприл-стрит, затем на нашу подъездную дорожку. Мое окно в машине было открыто, и я сразу почувствовала аромат цветущей зеленой изгороди. Автомобиль Доминика был уже припаркован рядом с лужайкой, а из окна в боковой стене дома, где была кухня, слышалось заикание Синди Лаупер: «I Drove All Night» – и доносились ароматы готовящейся еды – чего-то легкого и вкусного.