Мужчина, который ей не безразличен, глубоко вздыхает во сне и слегка приоткрывает рот. Тогда она подходит к кровати и достает из тумбочки железную пилку для ногтей. Молниеносным, почти незаметным движением она вскидывает руку вверх и всаживает острый конец ему в руку чуть выше локтя — туда, где еле видна в темноте маленькая круглая родинка. Его тело вздрагивает, а глаза удивленно раскрываются. Она наклоняется над ним и, едва касаясь губами его уха, произносит:
— Извини. Я не могу смотреть, как ты убиваешь мою любовь. Я знаю, что тебе сейчас больно. А ты знай, что мне гораздо больнее.
Она одевается и выходит на улицу. Изогнутый месяц все так же хорош и изящен, а прохладный ветер окутывает ее пылающее лицо. В первый раз в жизни она решает пока не выкидывать телефон — оставить его еще на сутки. Она прячет мобильный в карман джинсов, но следующие 24 часа он не издает ни звука.
6
— Я надеюсь, это шутка? — спрашивает Антон, стараясь, чтобы в вопросе прозвучала хоть капля иронии.
— А разве это похоже на шутку? — медленно говорит Тата, и низкий звук ее голоса кажется ему мрачным и зловещим.
— Нет, не похоже, я не точно выразился. Я имел в виду другое… Черт, ты что, на самом деле его убила?
— Нет, конечно. Какой-нибудь бестолковый идиот и мог бы умереть от пустячной раны в руке, но он — нет. Он же доктор. И я специально воткнула пилку в левую руку, чтобы правой ему было удобнее накладывать повязку. Никогда не думала, что у человека внутри столько крови. Бррр…
И хотя эти слова в устах хрупкой белокурой женщины кажутся совершенно абсурдными, Антон понимает, что она могла это сделать. И ее тонкая холеная рука не дрогнула бы ни на секунду. Невесомое, легкое перышко, которое летит по ветру только туда, куда само пожелает.
— Ты что же, ранила его у себя дома, и после этого тебя не искала милиция? И преспокойно летишь на море?!
— Я не говорила, что это было у меня дома, — со смешком отвечает она, и Антон явственно ощущает, как мороз пробегает у него по коже, — мы встречались только в квартире, которую он для нас снимал. Так старался, чтобы никто меня не увидел, чтобы никто ничего не узнал… Такой предусмотрительный… А насчет «преспокойно» ты не прав — этим проектом я не очень довольна.
— То есть довольна, но не очень?
— Не серди меня, пожалуйста. Конечно, я помогла ему, но вот сама оказалась не на высоте.
— Да что ты? И как же ты помогла ему?
— Он доктор, а медикам часто кажется, что человек — это просто набор органов. Руки, ноги, сердце, грудь… Они думают, если руки и ноги целы, то и человек в порядке. А ведь это не так. Главное ведь происходит в душе… Я показала доктору, что душевные раны иногда приводят к физическим, и ничуть не менее болезненны. Я просто не могла смотреть, как он убивает мою любовь, понимаешь?
— Понимаю, — глупо соглашается Антон, хотя он уже очень давно перестал понимать в ней хоть что-нибудь, — а давно это было?
— В прошлый понедельник, — просто отвечает она.
— Так, может, твой доктор так и умер?!
— Это вряд ли. Я бы почувствовала. Но по моим ощущениям, у него все в порядке.
И вот тут Антон начинает кашлять, потому что в горле пересохло. Коньяк кончился, и откровенно говоря, слегка тошнит. Ну и что прикажете с ней делать? Сколько детективов о сумасшедших убийцах он перевел? Пятнадцать? Восемнадцать? В них были убийцы-мужчины и убийцы-женщины, но ни одной такой, глядя в глаза которой можно было бы утонуть и взлететь одновременно. Ни одной такой, которая манила бы и пугала так, как эта.