– Это Сущь, – сказала Нина очень тихо, но они оба ее услышали и оба уставились на нее расширившимися от изумления глазами. Как малые дети, готовые услышать страшную сказку на ночь. – Это Сущь, а не адский пес… совсем не адский. – Пуховая шаль льнула к коже, ластилась, словно живая. В каком-то смысле она и была живой, бабушка связала ее из шерсти, которую вычесала у Сущи, из волшебной, меняющей цвет и исчезающей на глазах шерсти.

– Что еще за Сущь?.. – Голос Сычева дрогнул. – Что еще за хрень такая?

Не адский пес и не чупакабра. Даже не оборотень в полном смысле этого слова. Обережный дух для тех, кто взялся охранять покой Темной воды. Очень опасный обережный дух…

…В детстве Нина называла его Сущиком, потому что имя Сущь казалось ей непонятным и неподходящим для такого красивого, для такого волшебного пса! Только одно это слово она умела произносить. Так уж у нее получалось. Бабушка пыталась объяснить, что Сущь – это от слова «сущее», что это очень важно и Сущик может обидеться на нее, но Сущик не обижался, Сущик очень сильно ее любил, даже сильнее, чем бабушку. Наверное, поэтому Нина и не испугалась, когда бабушка подняла ее с кровати темной русальей ночью, закутала в теплую пуховую шаль и повела за собой к озеру. Бабушка сказала, что Нина уже достаточно большая, чтобы увидеть, какой Сущик на самом деле, что он на самом деле. Бабушка держала ее за руку так крепко, что было немного больно, а еще любопытно. Бабушка умела удивлять.

– Смотри… – она погладила Нину по голове, – смотри, моя хорошая, и ничего не бойся.

Она и смотрела. Во все глаза смотрела, как сгущается темнота, как вспыхивают в ней два красных огонька, как темнота начинает обрастать серебристо-серой шерстью. А потом послышалось тихое ворчание. Слишком тихое для такого большого зверя.

В этом красноглазом, остроухом и зубастом чудище Нина мгновенно узнала своего Сущика. Она узнала бы его даже без предупреждения бабушки. Просто почувствовала бы. И клыкастой пасти коснулась без страха и отвращения, а потом прижалась щекой к мощной, пахнущей туманом и мокрой шерстью шее.

Сущь обнюхал ее, совсем по-собачьи ткнувшись горячим носом в растрепанную макушку, заворчал и лизнул длинным, совсем не собачьим языком.

– Вот и славно, – сказала бабушка, как показалось Нине, с облегчением. – После моей смерти он станет твоим насовсем, но и сейчас он будет слушаться, любить и защищать тебя.

Серебристая шерсть под Ниниными пальцами менялась, редела, становилась тоньше и короче. Сущь тоже менялся. Прямо на глазах! Уже не зверь, но еще и не человек! Чудище на двух ногах, как в сказке про аленький цветочек, что читала Нине мама.

– Моя! – Из острозубой пасти слова вырывались нескладными, но все равно понятными. – Моя Нина!

Она засмеялась, снова потянулась к чудищу. И пасть, уже не звериная, но еще и не человечья, тоже растянулась в улыбке.

Сущь теперь был с ней всегда, во всех трех своих обличьях, но чаще всего в виде пса. Бабушка сказала, что так проще всего. Особенно для мамы. Мама не видела его истинную суть, мама не видела многих вещей, которые для Нины и бабушки были очевидны. Она даже не видела Сущь на фотографиях. Почти никто не видел. За мамой Сущь не присматривал, у него было только две настоящие хозяйки, но Нина знала, ее Сущь любит сильнее всего. И защищать станет до самого конца.

Он и защитил. Как умел, как считал нужным и правильным. Когтистая, пахнущая псиной лапа, зажимающая рот, и шепот:

– Не смотри… не кричи…

Наверное, он мог бы защитить маму от тех людей, но ему было приказано во что бы то ни стало защищать Нину. Он сам хотел защищать Нину. Однажды бабушка сказала, что такие, как Сущь, особенные существа, очень любят детей. Любят и никогда не обидят.

Детей не обидят, а как насчет взрослых? Как насчет бабушки?..

Тонкий хвост, сшибающий головки одуванчиков… Лапа с вырастающими черными когтями…

Не смотри…

Не кричи…