Как от редкого произведения природного искусства от юного существа трудно было оторвать глаза. Видимо, Кончита это почувствовала — она уже знала силу своего внешнего обаяния. Поэтому усилила внимание ко мне. Илья прервал мое внимание к ней, грубо материалистически шепнув:

— Ты что, собираешься переспать с ней?

— Я? Сдурел, Илья?

— Так она здесь именно за этим, а ее пижон с хризантемой — обыкновенный сутенер.

— А отец в Испании? Университет… — пытался утешить я себя.

— Это — для дураков вроде тебя. Ты что же, действительно все это принимаешь за чистую монету?

— Теперь — сомневаюсь.

«Встреча с прекрасным» была очередным уроком в жизненной суете этого города-гиганта. Это была еще одна сторона «муравейника». В тот день Кончита сунула мне крохотную визитку с ее домашним адресом и телефоном. Как пояснил всезнающий Илья, это было приглашение продолжить знакомство, конечно близкое. На визитке были указаны от руки время ее выступлений здесь, в Ничигеки.

Прошло некоторое время, но ощущение встречи с этим юным созданием — те несколько мгновений неведения и веры в кристальную чистоту, не проходило. Но дела есть дела, и мне еще несколько раз пришлось побывать в этом неприятном мне, грохочущем зале.

Теперь я занимал места подальше от сцены — существо было рядом, хотя и доступное в денежном исчислении, но весьма далекое в моральном. Здесь через мои беседы проходили американцы, военные и гражданские, студенты и клерки фирм.

Пятое или шестое посещение этого злачного места стало для меня чуть ли не роковым. Я не раз уже наблюдал Кончиту издалека и не рассчитывал встретиться с ней снова. Но на меня навел ее тот японец, с хризантемой. Как я понял, по ее просьбе.

Она была общительна, мила и даже ласкова своим касанием моей руки. Но во мне уже поселился дух сопротивления соблазнам такого рода — этакое свойственное для «гомосапиенса советикуса» железное правило: за рубежом — не моги и думать!

«Разрыв» с японо-испанкой ускорил, сам того не ведая, американский сержант, который хорошо ориентировался в атмосфере клуба. Сидя в соседнем купе, он долго пялился на Кончиту и, наконец, ринулся к ней с предложением потанцевать. Ее это не устраивало, и она прижалась в угол дивана. Американец настаивал и тянул к ней руки. Я пытался урезонить его, говоря, что это моя спутница. Но безрезультатно — его аргументация была: «Потанцевать-то можно?» Эту фразу он повторял, как испорченный патефон.

Вопрос разрешился неожиданно просто. Я даже не заметил, как японец с хризантемой что-то сделал с американцем. Видимо, применил болевой прием, ибо тот осел рядом со мной. Назревал скандал, и парочку как ветром сдуло. Я остался один на один с подвыпившим сержантом «вражеской армии».

Моей первой мыслью было: сейчас начнется драка. Американец позовет на помощь, крикнув: «Наших бьют!» Но все произошло не так. Потирая бок, мой невольный сосед миролюбиво заметил:

— Я вас не побеспокоил, сэр?

— Нет, нет, — поспешил я ответить, радуясь такой развязке событий.

— ……..! — на чисто русском языке выругался пострадавший, аттестуя парочку весьма нелестно.