— Этого я сказать не могу, — с сожалением ответила она, — Могу послать запрос в головной офис. Нужно?
— Нет.
Он уже понял, что деньги были переведены государством для родителей Амира, ведь он и мама никогда не состояли в законном браке, а родители, видимо, по просьбе сына положили их на счет Жени. Путаница с отчеством и фамилией поспособствовала тому, что счет надолго затерялся, и, если бы не выписка, Женя о нем так бы и не узнал. Оставалось только узнать, правда ли то, что он увидел про болезнь.
Когда Страхов вышел из банка, ему пришла смс-сообщение от врача, в котором говорилось, что Измайлов пришел в себя. Страхов прыгнул в машину и приехал в больницу. В дверях его встретил пожилой смуглый мужчина в белом халате, насупившийся и потупивший взгляд. Он кивнул и пожал руку пришедшему посетителю, показал рукой на стоявший металлический бак с синими бахилами и пошел по длинному гулкому коридору к лифту, поднялся на 3 этаж и дошел до одиночной палаты, в которой лежал Измайлов. Когда Страхов увидел друга, его бросило в холодный пот. Тот, кого он так долго искал, лежал на больничной койке, обставленный аппаратами, проткнутый иглами, с кислородной маской на лице. Он был бледен, очень худ и невзрачен. Большая голова с глубокими черными впадинами под глазами висела на высохшей длинной шее. Тонкая бледная кожа обтянула угловатые кости и как будто намертво к ним присохла. Измайлов был слаб и едва ли мог пошевелить хотя бы пальцем руки. Его синие стеклянные глаза медленно моргали, и усталый взгляд стал просвечивать душу.
Врач протянул Страхову амбулаторную карту и обреченно вынес вердикт:
— Такая интоксикация уничтожила почки. Нужна пересадка.
— Я дам свою, — тут же выпалил Страхов, не раздумывая.
Со стороны койки послышались возня, шорох и хриплое «нет». Врач вышел из палаты и запер за собой скрипящую дверь, оставив друзей на едине. Женя присел на край постели и положил свою руку на исхудавшую руку друга.
Вова с трудом выговаривал слова.
— Ты знаешь все?
Женя кивнул. Вова с усилием повернул голову в сторону окна, через которое в палату пробивали согревающие лучи яркого подходящего в зениту солнца.
— Закрыть? — спросил Женя.
Вова отрицательно замотал головой.
— Вова, — начал Страхов, — зачем ты это сделал?
Измайлов опустил глаза, указывая на кислородную маску. Страхов понял и отодвинул ее так, чтобы тот смог говорить.
— Я не знаю, Жень, — задумчиво отвечал Измайлов, — Я уже ничего не знаю. Я должен был быть лучшим режиссёром. Я рад, что все скоро закончится.
Он говорил медленно, в горле у него пересохло, и хотелось пить. Он рассеянно посмотрел по сторонам и заметил на тумбочке бутылку. Страхов понял и это, осторожно приподнял голову друга так, чтобы тот смог отпить воды.
— Все еще может наладиться, — стал уговаривать Женя.
— Нет, — отрезал Измайлов, — Все уже наладилось. Почки мне никто не даст, да и перспектива у меня не очень: суд, тюрьма, опять наркотики.
— Ты бредишь, ты не в себе, — возразил Страхов.