— Всё затекло за полторы недели, проведенные в камере, — пояснил он, когда увидел веселую улыбку своего адвоката, наблюдавшего за его маневрами.

Следственный изолятор стоял на той же улице, что и больница, и дорога не заняла много времени. Страхов сам от себя ожидал ненависти к этой больнице, в которой последнюю неделю он бывал чаще, чем дома, но вместо этого он ощутил странную необходимость зайти в нее вместе с Антоном. Так он и сделал, вновь прошел по коридору, увидел Маргариту Сергеевну, совсем исхудавшую, Никиту, сидящего около брата, двух мальчишек, Диму и Мишу, читающих друг другу сказки и понял, что какое-то трудное решение уже приняло его изменившееся сердце. Оставив Антона, он спустился к Алёне, чтобы попросить ее посодействовать в сдаче анализов на генетические болезни. Алена провела его к четырем врачам, те написали направление и тут же отправили на сдачу крови и пообещали позвонить, когда придут результаты.

Прошло три дня после того, как консилиум врачей рассмотрел МРТ головного мозга Страхова и подтвердил болезнь Паркенсона.

Страхов зашел в аудиторию, не дожидаясь окончания пары, тихо прошел мимо рядов на свободное место в конце зала и присел. Никто из студентов уже не обращал на него никакого внимания, так как его появление не было для неожиданностью или поводом для прекращения лекции. Вадим Юрьевич едва заметным движением руки поприветствовал Страхова и, пригладив редкие волосы за затылке, продолжил прервавшуюся речь:

— По ком звонит колокол — это слова не Хемегуэя, а Джона Донна. И завершая разговор об этой личности, нельзя не прочесть эти его знаменитые слова: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе. Каждый человек есть часть Материка, часть Суши. И если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего. Смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе». На этом мы завершим, готовьтесь к семинару на следующей неделе.

— Вадим Юрьевич, я решил отдать все деньги на лечение тем, кто пострадал от пожара. Не знаю, как Наташа это воспримет.

Профессор с тяжелым сердцем оглядел Страхова с ног до головы и обнял его.

— Знаешь, всё, что я говорю здесь с этой трибуны, всё это просто слова, пустое сотрясание воздуха, вода в ступе, — виновато произнес профессор, и у него защемило в груди, — Но это всё, на что я способен. Когда человек выполняет свой долг, свои прямые обязанности, это не называется подвигом. Великий тот, кто выполняет сверх своих обязанностей.

Острая боль не дала ему закончить речь, он хотел еще многое сказать о том, как он гордится и восхищается силой духа и воли своего друга, сказать, что для него счастье знать такого человека и говорить с ним, но вместо этого он смог только сделать медленный вдох и плавно опуститься в кресло, держась левой рукой за грудь. Он посмотрел на Страхова, и Страхов все понял.

— Женя, что случилось? — взволнованно спросила Наташа, встретив его у порога квартиры.

— Была очень непростая неделя.

— Голодный? — обратилась Наташа к Жене и суетливо стала хлопотать по хозяйству.

— Наташа, сядь рядом, — попросил Женя, присев на диван и похлопав по нему рукой. Наташа, перепуганная и тревожная, села, куда попросил Страхов и замерла, не зная, чего ожидать. Страхов достал из кармана брюк сложенный в шесть раз лист и, перекручивая его в руках, стал рассказывать невесте о своей терапии, о мамином обмане, о папином прощальном подарке и своей болезни. Наташа слушала его и, не отводя глаз, смотрела, как он крутит лист. Каждое его слово забирало у нее по капле надежды на счастье, вынимая все, что дарило ей радость.

— Я решил оставить немного вам с сыном и оплатить лечение и операции всем, кто из-за Вовы лежит в тяжелом состоянии, — сказал Страхов и повернулся к невесте.

— Нет! — вскочив с дивана, завопила Наташа, — нет, нет, нет, нет, — повторила она, отбежав к окну, — Я на это не согласна. Ты хочешь поступить так же, как твой отец. Никого не спросив, решить, что нам будет лучше без тебя.

— Я буду с вами, пока смогу, — произнес Женя, пытаясь успокоить Наташу, — Сейчас нет никаких симптомов, — сказал Женя, подойдя в Наташе, — И я должен спросить еще кое-что, — добавил он, с болью в глазах посмотрев на живот, — ты точно хочешь оставить ребенка?

Наташины глаза загорелись яростью, зубы запрыгали, она замахнулась и дала Страхову звонкую пощечину. Он смиренно стерпел и приготовился к другой, но вместо этого Наташа издала страшный вопль, испепеливший душу Страхова, из глаз ее брызнули долго сдерживаемые слезы, и она босиком выбежала из квартиры, закрывая горящее лицо руками.

Страхов на несколько мгновений застыл в немом испуге, руки и ноги его стали ватными, и он не мог ими пошевелить. Он услышал, как хлопнула железная дверь подъезда, и вздрогнул. Тут же кровь побежала по телу, вызывая колющую боль, и вернула его к жизни. Страхов взял босоножки, пиджак, телефон и, закрыв за собой дверь, отправился искать Наташу.

Наташа в ужасе пробежала несколько кварталов и обнаружила себя в сквере, стоящей у макета самолету. Она прошла по выложенной большой серой плиткой дорожке и присела на большие желтые качели, висящие на железных цепях. Все ее тело ходило ходуном, она всхлипывала и тряслась, закрывая лицо руками.

Страхов нашел Наташу сидящей в немом испуге, подошел к ней и молча укрыл ее пиджаком, а потом снял с нее тапочки и одел на ноги босоножки.