Страхов не мог выдержать тяжелый взгляд ее заплаканных глаз и пообещал сделать все, что в его силах.
— Мы будем ждать, — с надеждой на спасение сказала она и тут же скрылась за дверьми палаты.
Страхов ушел из отделения реанимации, позвонил матери, чтобы узнать, не закончилась ли еще операция сестры, и, получив отрицательный ответ, отправился к тому, кто мог успокоить его метящуюся натуру — к профессору.
Свойство неожиданной для всех дружбы Страхова и профессора главным образом заключалось в доброте одного и глубоком уважении другого. До встречи с Вадимом Юрьевичем история литературы ни русской, ни зарубежной нисколько не интересовала Страхова, с детства он отдавал предпочтение точным наукам. Всё переменилось после того, как в зимний вечер Наташа не пришла в назначенное время на встречу и, обеспокоенный отсутствием звонков, он отправился сначала в школу, где она преподавала, а оттуда по подсказке завуча в университет. Пройдя по старым крашеным коридорам на третий этаж, он зашёл в указанную завучем аудиторию, где профессор вел лекцию. За первой партой он увидел Наташу.
— Раз уж пришли, приходите, молодой человек, — по-доброму ухмыльнувшись, сказал лектор, пригладил залысину, аккуратно причесал оставшиеся тонкие волосы на затылке и продолжил, — Можно условно разделить жизнь человека на две сферы: имманентную и трансцендентную. Имманентно все то, что исходит из нас самих, что поддается однозначной трактовке, что можно подсчитать, проанализировать, стандартизировать, чтобы вывести единый алгоритм. Трансцендентна область смыслов, область морали и нравственности, идеальности, то есть трансцендентно все то, что божественно. Эта область не поддается единой трактовке, из нее не создашь всегда работающий верный алгоритм. И этим она всегда бесила людей. Можно еще подробить сферы и разделить их на природную (инстинктивную), социальную и духовную. Первые две будут относится к имманентной области. Литература, как и все искусство, предназначено служить людям картой смыслов, проводником в трансцендентный мир. Но отношения в людей с мирозданием всегда были разные. Выстраивая взаимосвязи между возникновением одной точкой зрения, её падением и возвышением другой в мировом литературном процессе, мы приближаемся к истине, становимся ближе к трансцендентному, вечному. Как человек на протяжении своего существования выстраивает свои отношения с трансцендентным? Как имманентное соотносится с трансцендентным? Как духовный, социальный и телесные планы соотносились друг с другом? Человек — очень интересное существо: он пытается познать то, что ему не открыто, то есть он пытается сделать имманентным трансцендентное. То, что в Библии названо первородным грехом, есть следующий парадокс: человек знает об идеале, знает о существовании добра и зла, но никогда не может быть идеалом. Ибо он грешен. Почему? Потому что вся картина мира все события вперед и назад на много лет ему не видны, тайное для него не явно. То, что он считает злом, может оказаться добром, а то, что он считает добром, может оказаться весьма себе злом.
Мы будем наблюдать, как те или иные представители человечества с кровью из глаз будут доказывать свою точку зрения, почти всегда втаптывая в грязь другую, оппозиционную. Надо сразу сказать о достижении Паскаля, чтобы не кинуться в крайности, когда будем следить за изменениям в литературной мысли. В своем труде он доказал, что Бог существует, точнее, что трансцендентное, запредельное существует, но нас интересует другое сейчас. А именно то, что объясняет все противоречия во всех религиях, — принцип дополнительности, заключающийся в том, что два взаимоисключающих тезиса делают представление целостным.
Мы всё пытаемся уместить в рамки причин и следствий, пространства и времени. Только трансцендентное существует вне этого всего. Передавая трансцендентные знания, мы пользуемся имманентным языком. А это тоже самое, что пытаться пощупать объем через плоскость. Из этого следует, что удержать истины, наштамповать их нельзя, потому что они актуализируются для каждого человека, для каждой ситуации индивидуально, в момент озарения, откровения.
На этом лектор остановился, обвел глазами аудиторию и, влепив щелбан спящему на первой парте студенту, продолжил:
— Итак, античность. В те времена были четкие правила и незыблемые законы поведения человека в конкретных типах ситуаций (вся «Иллиада» об этом). Есть то, что предначертано, предопределено богами, и этого плана надо придерживаться. Получается, что истина есть, надо приложить усилия, чтобы ее узнать. Все три пласта (природное, социальное, духовное) равны, полностью совпадают между собой: я хочу того, что хочет социум, а социум хочет того, что хочет Бог, а я согласен с социумом и Богом. Но после Трои, когда доступ к Богам стал закрыт, все немного усложнилось. Теперь были Дельфы, в Дельфах оракул, а ещё где-то ходил Тиресий. Только вот, что делать, если ты не оракул и не Тиресий? Тут появляется Софокл с царём Эдипом. Так вот Эдип, желая добиться справедливости и правды, рыл себе яму. Он бежал из города, чтобы не сбылось ужасное пророчество (а ему было предначертано убить своего отца и жениться на своей матери), но своим побегом воплотил его в жизнь. И что хотел Софокл сказать? От судьбы не убежать, мы все пешки?! Неа. Тем, кто имеет смелость смотреть в глаза правды, не жить в иллюзиях и забвении, прощаются даже их "грехи". Имейте смелость жить так, как вам предназначено. Чтобы понять, как Эдипа наградили Боги за его страдания, читайте «Эдип в Коломне». Однако время идёт. Вторжение других сил в устройство общества и война заставляют пересмотреть уклад жизни и подвергнуть сомнению непреложные истины. Появляются софисты, которые утверждают, что истины нет, а доказать можно все, что угодно. Слава богу, есть Сократ, который утверждает, что истина есть, и она находится внутри человека. Нельзя написать свод правил, который бы определил действия человека. Нужно, чтобы внутри у него были ценностные ориентиры, на которые он будет опираться, принимая решения в той или иной ситуации. Так начинается борьба свода законов и предписанного поведения с личными решениями индивидуума. Больше нет мира героев, которые четко понимали, что есть добро. Появляется мир софистов, которые доказывают что-угодно в зависимости от своей выгоды. Медея Еврипида не может жить в мире, в котором продаются семейные клятвы, где Ясон трактует все свои действия так, как выгодно ему, где нет истины, на которую можно опереться. И именно Еврипид провозглашает жертву способом борьбы с погружающимся во тьму невежества миром. Далее литература в связи с ростом численности населения провозглашает частную жизнь выше общественной. Почему? Раньше город был маленький, и мнение каждого человека играло огромную роль, но когда число людей выросло, то роль эта снизилась, если не сказать, что вовсе исчезла. Участвовать в беспределе тиранов уже не очень хотелось. Тогда неотерики получили возможность подумать о себе, и пришли их мысли к любви, конечно. С этого момента понемногу любовь к женщине становится способом прихода к Богу, но очень медленно. Доползем только к семнадцатому веку.
На этом лекция прервалась, потому что Вадима Юрьевича вызвали на предзащиту дипломов. С того момента Страхов каждую неделю приходил на лекции к профессору, после которых обязательно оставался, чтобы обсудить возникшие у него вопросы. Оба они чувствовали особую связь друг с другом и дорожили сложившимися между ними дружескими отношениями.
Страхов оставил машину на парковке университета, зашел в здание и поднялся к аудитории, где должен был работать профессор. Лицо Страхова озарилось детской улыбкой, когда он нашел профессора, согнувшегося за столом перед исписанными листами.
Профессор не был очень стар, но и молодость его уже давно отжила своё. Жены и семьи Вадим Юрьевич никогда не заводил, потому что, как он сам любил говорить, литература не терпит любовниц. На вопрос о детях отвечал неизменно, что у него их каждый год по сто двадцать штук, куда же еще больше. Он посвятил всю свою жизнь преподаванию и литературоведению и преуспел в двух этих областях, но многие ученики злились на него за склонность выделять из общего количества студентов нескольких любимчиков и уделять всё внимание им.
Вадим Юрьевич слыл человеком вспыльчивым, но отходчивым и добродушным. Цикличность его настроения иногда управляла им, однако, большую часть времени он мог это контролировать. В период упадка сил, он брал меньше лекции или вёл их в форме эвристических бесед, а периоды подъёма возил студентов на конференции и семинары по стране. Лекции профессора имели большой успех, на них приходили даже родители студентов и студенты с других факультетов. Один из учеников Вадима Юрьевича предложил заснять лекции и выложить их на какую-нибудь онлайн платформу, но профессор наотрез отказался и заявил, что знания передаются только так: «вы мне в рот смотрите, а я в ваши головы через этот рот прямо к мозгу знания передаю, никак иначе».
— Здравствуйте, профессор! — поднимая вверх свои широкие розовые скулы, пробасил Страхов и протянул руку.
— Давно не заходил, мой друг, — радостно приветствовал его старый профессор, убирая в стол исписанные синей пастой листы, и ответил на рукопожатие. — Выглядишь тревожным. Что-то случилось?
— Наташа вам уже говорила, наверное, что мой друг пропал, — изменившись в лице, ответил Страхов.
Вадим Юрьевич хитро прищурил узкие глаза и протянул:
— Сказала недовольно пару слов, но не больше.
— Она не в восторге от того, что я ему помогаю, — грустно заметил Страхов.
— Чем же вызван ее гнев? — подняв одну седую бровь и пристально посмотрев на адвоката, спросил профессор.