Страхов поморщился и, сестра поняла, что ему не понравились ее слова. Она тихо улыбнулась своей наивно-детской улыбкой, и его лицо просияло в ответ.
— Наши разногласия с твоим папой не могут больше повлиять на мои к тебе чувства, — пообещал он и прикоснулся своими горячими губами к ее холодному маленькому лбу.
Страхов потрепал сестру по голове и, поприветствовав пришедших медсестер, ушел из отделения офтальмологии.
По сложной системе коридоров он прошел к отделению реанимации, где лежали все пострадавшие по делу его клиента. На четвертом этаже областной больницы Страхов нашел лечащего врача и добился позволения поговорить со всеми привезенными в то утро пациентами и их родственниками. Врач сопроводил его к Маргарите Сергеевне, днями и ночами не покидавшей палату младшего сына. В палате, около крохотного тела спящего ребенка, утыканного проводами и капельницами, сидела осунувшаяся худощавая женщина, с рыжими пушистыми волосами, убранными в неаккуратную косу, передвинутую на левое плечо. Врач осторожно окликнул её, она повернулась и затряслась всем телом. Он подозвал ее рукой, и та, вся дергаясь, подошла к Страхову. Вблизи на ее бледном лице можно было рассмотреть редкие глубокие морщины. Вся ее одежда пропахла горьким запахом лекарств, и на рукавах свитера поселились мелкие пятна крови. Почувствовав испытующий взгляд, она неловко стала поправлять растрепанные пряди волос и потирать фиолетовые круги под большими зелеными глазами.
— Здравствуйте, меня зовут Евгений Витальевич, — произнес Страхов, машинально протягивая руку.
Женщина смутилась, замешкалась на мгновение и пожала большую теплую руку своей влажной замерзшей рукой.
— Маргарита Сергеевна, я адвокат Антона Ильинского. Могу я задать вам пару вопросов о нем?
Маргарита Сергеевна посмотрела на своего сына, убрала слезы с впавших щек и пригласила пройти в коридор.
— Евгений Витальевич, — нервно начала она, — если вы пришли искать подтверждение тому, что Антон совершил поджег, то вы обратились не к тому человеку.
— Почему вы так говорите?
На ее лице выражалась борьба стыда и позора из-за того, что чужой человек теперь должен был не только знать ее жизнь, но и ее душу.
— Вы знаете, что случилось? — спросила она и, убедившись в том, что история ее семьи уже известна адвокату, продолжила. — Кирилл в ночь пожара забыл, что у него есть брат. Просто забыл. Убежал, — голос ее сорвался, и она на несколько мгновений замолчала, сдерживая подступающие слезы, — А Коля остался спать в спальне, которая была прямо над кухней Зинаиды Степановны.
— Мне очень жаль, — мягко произнес Страхов.
— Кирилл хотел вернуться за ним, но пожарные остановили. Он не разговаривает с того момента ни с кем. Сидел около его постели первые сутки. Я никак не могла заставить его пойти домой. Врач предложил подмешать ему немного снотворного в чай, чтобы увезти его отдыхать. Так и сделали, сейчас он у моей матери, — она остановилась и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, а затем, вцепившись в руку Страхова, отчаянно прошептала, — Антон — единственный человек, который мог бы сейчас с ним заговорить. Я не могу допустить мысль, что тот, на чью поддержку надеется мой сын, и есть причина такого положения моей семьи.
— Если вы верите в его невиновность, то постарайтесь вспомнить, не было ли ничего странного в тот день? Может, кто-то из соседей вел себя не так, как обычно, или была какая-то ссора?
— Нет, все было спокойно, — рассеянно ответила Маргарита Сергеевна.
— Может, приходил кто-то, кого вы не видели, в гости к кому-нибудь? — настаивал Страхов.
— В гости точно никто не приходил, но вокруг дома около двух часов крутился какой-то молодой худощавый человек. На него Кирилл обратил внимание, потому что у того блуждающего была татуировка часов на руке.
Страхов вздрогнул словно его током ударило, но виду не подал.
— Вы могли бы рассказать Антону, что произошло? Если бы он написал хотя бы пару строчек Кириллу… — всхлипывая, промолвила она.