— Абсолютный дух отчуждает себя в виде окружающего мира, природы и человека. А затем, после отчуждения через мышление и деятельность человека, закономерный ход истории возвращается снова к самому себе. Это тоже самое, что Кришна говорит Арджуне на Курукшетре.
— Возможно я слишком мало знаком с этими учениями, чтобы сейчас с тобой поспорить, — смягчившись, сказал Страхов, желая вернуть разговор в конструктивное русло.
— «Ведь только деятельностью Джанака и другие достигли совершенства. Ты должен действовать, имея в виду благо всего мира», — продолжил Ильинский, — Подобно этому в своей онтологии Гегель говорит о человеке. Сознание каждого человека — это частица Мирового духа. Именно в человеке мировой дух приобретает волю, личность, характер, индивидуальность. Через человека мировой дух воплощается и может действовать на благо всего мира.
Речь клиента не тронула закрытое сердце Страхова, но разбудила его беспокойный и мятущийся ум. Он на мгновение потерял над собой контроль и язвительно произнес:
— А возможная смерть бабушки тебя также не беспокоит?
Страхов замер, ужаснувшись холодного звука собственного голоса. Антон хотел было начать говорить много и по делу, но один только взгляд на адвоката дал ему понять, что не стоит тратить слов.
— Зачем же вы спрашиваете, если не хотите слышать ответ? — улыбнувшись, спросил он и умолк.
Страхов принес извинения за свои слова, задал еще несколько вопросов, чтобы собрать недостающие факты, и попрощался с клиентом, пообещав приехать в больницу, чтобы проверить состояние бабушки и всех пострадавших.
Он отправился в горевший дом, чтобы поговорить с теми, кто знал подозреваемого. Дом находился близко к месту, где он жил, и Страхов удивился, как они с Наташей не заметили случившегося ночью пожара.
Он приехал к дому и, вынув из кармана пиджака удостоверение, позвонил в случайно выбранную квартиру. Ему ответил сиплый мужской голос и пригласил подняться в квартиру для подробного разговора. Страхов распахнул железную дверь и прошел по узкому неосвещенному коридору. Все стены были покрыты толстым слоем черной копоти, одной двери на первом этаже совсем не было, и Женя догадался, что это квартира Зинаиды Степановны. Он поднялся на третий этаж в двадцать шестую квартиру, хозяин которой и пустил его в дом. Дверь была уже приотворена, но все еще закрыта на цепочку, и через узкую щелчок выглядывал сплющенный рыхлый мужской нос.
— Вы адвокат? — послышался тот же сиплый высокий голос из-за прикрытой двери.
Страхов просунул удостоверение через щелочку.
— Входите, — глухо прозвенел довольный голос.
В то же мгновение послышался скрежет железа, и тяжелая металлическая дверь в красной кожаной обтяжке отворилась. Перед Страховым стоял большой седовласый скрюченный мужчина пятидесяти лет с круглым свисающим животом, на который была натянута старая серая майка, с толстыми ногами в потертых спортивных штанах и тапочках с черным пухом на носках. Его профиль напоминал стекающий по свече воск: лохматые брови нависали над переносицей, огромный треугольный нос в ямках торчал над выпячивающимися толстыми губами. На широком лбу выступала испарина, вздувались синие вены под тонкой светло-красной кожей. Мужчина тяжело дышал и сопел.
Он подал Страхову тапочки и провел его через узкий коридор мимо спальни на кухню. В старой неухоженной квартире гулко скрипели крашеные полы, со стен свисали фрагменты плохо проклеенных обоев, местами разрисованных синей пастой. Редкая мебель, оставшаяся еще с советских времен, источала едкий запах табака. На кухонном столе лежали две грязные столовые ложки и томилась одинокая рюмка с дешевым коньяком.
Сергей Игоревич по-хозяйски присел на табурет, подвинул ближе хрустальную пепельницу, закурил сигарету и с нескрываемым удовольствием стал рассказывать обо всех своих соседях. Ему в некотором роде даже льстило, что товарищ адвокат пришел именно к нему все расспрашивать. Сергей Игоревич постоянно подчеркивал, как адвокату повезло, что он попал именно в его квартиру, потому что Сергей Иванович сам хотел стать адвокатом и кое-чего об этой сфере знает, так что и расследование быстро пройдет.
— Антошка лет десять назад сюда переехал, после смерти его матери. Её ухажер как только про рак узнал, так сразу удочки свернул и след его простыл. Они с бабушкой лечили ее, как могли, мы тоже помогали, — подчеркнул он особенно довольным тоном, — деньги собирали, возили на облучение, сидели с ней, но напрасно всё, быстро сгорела.
Сергей Иванович замолчал от того, что какое-то живое чувство затрепетало в его душе, но он притупил его и продолжил рассказ.
— После смерти мамки, Антошка совсем поблек, он и так был мальчик странный, драться не дрался, но злобный ходил, сам себе на уме, вечно надутый и обиженный. А потом, через год, как в университет поступил, так совсем с ума сходить стал, ударился в религию. И ладно бы в храм православный пошел, там понятно, чего ожидать, так нет, какие-то кришнаиты к нему всё ходили. Говорю: «Пойдем мясо есть», он отказывается и так улыбается, словно душевно больной. Я Людке говорил, чтобы она его сводила к мозгоправу. Эх, не послушала меня. Так мало того, он еще Ритку поддержал в том, чтобы она мальчика забрала из приюта. Ритка — это соседка со второго этажа, экономический факультет закончила, работает бухгалтером, сына первого родила в тридцать лет, и больше не могла рожать. Они с сыном в больницу с простудой попали, к ним в палату подселили малыша с нянькой из приюта. Так она, дуреха, к нему привязалась, а Кирилл его еще братиком стал называть. Вернулись с больницы, она тоскует, а Антошка и давай ей всякую ерунду про возможность и ответственность говорить. Она увидела в этом божий замысел и забрала малыша. Так и живут уже семь лет. Только парни ладить перестали, дерутся постоянно.
Страхов еще раз внимательно посмотрел на Сергей Ивановича.