…На следующий день после полкового построения начальник штаба скомандовал:

— Офицерский состав, направо! Шагом марш! — И, приплясывая от холода перед строем, пояснил: — Направляющие, курс к гарнизонному клубу!

После вчерашнего ветреного дня со снежными зарядами морозец нажимал основательно, колючий и злой. Над крышами вертикально тянулись из труб белые столбики дыма. Гарнизон походил на эскадру кораблей, плывущих в сумрачном тумане.

Длинный, одноэтажный деревянный дом, именуемый довольно громко гарнизонным офицерским клубом, втянул в себя серую, в шинелях, озябшую массу людей. Топая и подталкивая друг друга, чтобы согреться, офицеры проходили в зал, усаживались, хлопали сиденьями кресел. Запоздало разжигали печки технички.

Подполковник Дроздов прохаживался вдоль передних рядов, ежился, потирал руки, приговаривая с улыбочкой: «Холод — не тетка». Остановился у трибуны, озорно подмигнул:

— Что? Может, разденемся?

— Не-ет, — дружно, как один, отозвались все.

— Сразу видать — сибиряки!

Бирюлин прошел к трибуне хмурый, сосредоточенный, молча стал раскладывать бумаги. По его виду можно было угадать, что разговор предстоит недобрый и кое-кому сегодня не поздоровится.

Зацепа поежился от невеселых предчувствий. Собственно, он-то при чем, если вся эскадрилья села в калошу! Ни одна пара не смогла отыскать «неприятельского» аэродрома, кроме самого комэска и Волкова. «Представляю себе самочувствие Митрохина», — подумал Зацепа.

— Товарищи офицеры! — раздалась команда.

Вместе с другими он вскочил и увидел генерала Барвинского. Командир полка отдал рапорт:

— Товарищ генерал, офицерский состав по случаю разбора тревоги по вашему приказанию собран! Разрешите начинать?

— Да, пожалуйста.

Бирюлин обхватил руками трибуну, сутулясь, минуту-другую смотрел в свои бумаги и наконец поднял голову. Все замерли. Когда Бирюлин негодует, то становится до необычайности ласков и учтив, — это знали в полку все. В такие минуты ухо держи востро, можно нарваться…

— Позвольте, товарищи, высказать мне ряд соображений относительно тревоги, проведенной вчера командованием, — начал Бирюлин спокойным, мягким голосом.

Зал настороженно затих. Только слышно было, как потрескивают в печах дрова.