— Держусь…
Под крылом — зигзаги асфальтированного тракта, зеленый массив тайги. Впереди по курсу смутно проглядывается серая полоса бетонки. Самолет был послушен и легок. Посмотреть с земли — прелесть! Серебристо-белая стрела неслась над тайгой, над полями и речками, одолевая огромные расстояния, словно играючи. В ней ощущалась могучая сила, лёт которой ничем не остановить. Она не подведет тебя, летчик Зацепа, только ты держись, постарайся только! До заветной серой бетонки осталось совсем недалеко — дотяни, дотяни!
Закусив побелевшие губы, лейтенант Зацепа сажал машину.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Операция прошла удачно, без осложнений, и уже через неделю Валентин Зацепа вышел на прогулку. Хирургическое отделение госпиталя он считал самым веселым. Когда в погожий день больные высыпали из палат на улицу, это было уморительное зрелище. Во всяком случае, так казалось Зацепе. Больные напоминали ему скоморохов, вышедших на карнавал. Один волочил ногу в гипсе, толстую, как бревно, другой нес перед собой руку, которая опиралась на хитроумнейшее сооружение в виде ферм, поддерживающих ракету, третий, почти весь в бинтах, сам походил на ракету.
А когда они встречались с сердечниками!..
Острословы из хирургического делили сердечников на три категории. Первая — те, которые услышали первый звоночек. Хватануло сердце — испугались. Скорей в госпиталь. Подлечились, оклемались: ух, пронесло! Этих называли: «Взвейтесь, соколы, орлами». Вторая категория — перенесшие вторичный инфаркт. Эти ходят, ходят и ходят. В руках у них палки. Это «Хоккеисты». И наконец, третья — «А до смерти четыре шага».
Название для третьей группы придумал Зацепа, хотя и сам ходил еще согнувшись, придерживая рукой правый бок. Больные на него не обижались: весельчак парень, а таких в госпиталях любят.
Валентина не забывали. Нет-нет да и заскочит кто-нибудь из товарищей, попавший с оказией в город. Иные приезжали специально и даже не подозревали о том, какое доброе, щемящее чувство благодарности поднималось тогда в душе Валентина. Ну что здесь особенного, казалось бы? Заглянул Заикин, пришел неторопливый, обстоятельный Волков, сунули неуклюже банку компота, кулек конфет, поговорили минут пяток о том о сем…
Здесь, в госпитале, Валентин по-особому ощутил тепло дружеского участия и терзался мыслями: а чем он отплатит за это? Скорей бы выздороветь и вернуться в строй, к ребятам…
В палату неслышно вошла сестра и застала Зацепу врасплох. Он поспешно сунул книгу под подушку, но было уже поздно.
— Вы опять взяли справочник? — строго сказала она. — Я ведь запретила.
Валентин скрестил руки на груди:
— Сестреночка, миленькая, так хочется о своей болезни узнать. Мне кажется, пора бы меня и выписывать…
— Потому больным и не разрешают медицинскую литературу читать, чтоб не казалось.
Сестра отобрала у него справочник.
— Марш в приемную! Вас ждут.
— Кто? — обрадовался он.
— Ваш товарищ. Красивый такой. Да поосторожнее, а то швы разойдутся.
Придерживая на ходу полы халата, Валентин засеменил в коридор. В приемной сидел Фричинский, розовощекий, еще не отошедший с мороза. На Зацепу пахнуло ядреной свежестью, здоровьем, волей. И наверное, поэтому у него вдруг закружилась голова.