Делать было нечего, и в ожидании погоды каждый занимался чем мог. Ступин сцепился в яростной схватке с Кирсановым за теннисным столом. Сергей прочно удерживал за собой славу лучшего теннисиста на летно-испытательной станции, и Ступин, считавшийся ранее местным чемпионом, теперь безрезультатно пытался взять реванш за прошлые поражения.

Бродов сидел за шахматным столиком с раскрытой книгой и что-то читал, изредка делая записи в толстой клеенчатой тетради. Порой губы его по-детски шевелились, он поднимал голову, будто стараясь запомнить что-то, и минуту-другую смотрел невидящим взглядом на сражавшихся теннисистов, ухарски вскрикивающих при каждом удачном ударе.

Неожиданно громкий взрыв хохота покрыл все. Даже увлекшиеся теннисисты и те остановились, недоуменно озираясь. Это опять Ильчук, большой знаток анекдотов, веселил своих почитателей. Рассказывали, что он однажды в компании на спор выложил пятьдесят анекдотов подряд, ни разу не повторившись.

В летный зал заглянул Крученый.

— Вадим Алексеевич, зайди-ка ко мне, — позвал он.

Бродов аккуратно заложил страницу, потянулся и направился к выходу.

Сергей опять остался победителем. Заняв картинно небрежную позу, он лениво похлопывал по ноге синей ракеткой и вопрошал, поглядывая по сторонам:

— Кто следующий?

В это время в комнате снова появился Бродов, но уже в высотном костюме. В руках была каска гермошлема. Засовывая в наколенный карман полетную карту, он озорно подмигнул:

— Привет, тунеядцы!

— Куда собрался, Вадим?

— На разведку погоды.

Сергей выглянул в окно. Черный дым, валивший из трубы котельной, ложился почти параллельно земле — туман рассеивался.

— Порядок, поднялся ветерок, — удовлетворенно сказал Сергей.

— Доложу погоду с круга, а вы будьте наготове к вылету, — сказал Бродов и торопливо вышел.

Вскоре в динамике послышался его голос, запрашивавший разрешения на вылет. Погода разгулялась. Кое-где туман еще висел, цепляясь за холмы, но в основном небо было, уже чистым.

— Всем на вылет! — раздалась команда из диспетчерской.

За окном, постепенно переходя из тонкого пронзительного свиста в басовитый, все заглушающий рев, от которого мелко-мелко дрожат стекла и вибрирует тело, стали запускаться турбины — одна, другая, третья. И вскоре вся стоянка превратилась в гудящий оживленный муравейник. Засновали заправщики, воздушники, пускачи. Техники, широко открыв рты, отчаянно жестикулировали одним им понятными жестами. Вздрогнули и стали медленно вращаться антенны локаторов. Все средства радиообеспечения полетов один за другим докладывали о готовности. Жизнь аэродрома вошла в свою привычную будничную колею.

Кирсанов осматривал самолет. Под плоскостями на пилонах были подвешены длинные худые ракеты, такие же хищные и зловещие, как самолет. Каждый раз, готовясь к вылету, Сергей не мог освободиться от мысли о Гранине. Неизвестность, невыясненная причина остановки двигателя у Гранина держала Сергея всегда в настороженности. Она преследовала его вплоть до самого взлета. Лишь после того, как земля оставалась внизу, неприятные ощущения исчезали, давая волю другим чувствам.

На взлетной полосе машина Кирсанова быстро набирала скорость. Вот уже поднялось носовое колесо, вот она плавно отошла от земли и, с каждой секундой становясь все меньше и меньше, наконец исчезла из виду.