Слоняясь от нечего делать по этажам, Кирсанов забрел в кабинет врача. Вера что-то писала, опершись о щеку маленьким кулачком. При виде Сергея она подняла голову и вопросительно посмотрела на него:

— Кирсанов? Что нового?

— Ничего. А вы что-то пишете?

— Заполняю журнал. Скоро полугодовой углубленный медицинский осмотр. Хотите провериться?

— Нет, хочу взвеситься. — Он встал на весы и с неудовольствием поглядел на шкалу. — Безобразие, на килограмм поправился.

— Надо больше спортом заниматься, а то без полетов вы совсем жирком обрастете.

— Вы правы, Вера. В нашем деле без спорта труба. Сегодня, кстати, соревнование боксеров. Сходим?

— Не люблю мордобития.

— А кино? — Кирсанов пытливо посмотрел ей в глаза.

— Сегодня среда? — Она вздохнула. — Ничего не выйдет, поездка к бабушке.

— Вы примерная внучка, — шутливо заметил Сергей.

Вера как-то странно посмотрела на него, но ничего не сказала.

После обеда Кирсанов был в сборочном цехе. Тут все шло своим чередом. Стучали пневмомолотки, визжали сверла, в узких проходах носились автокары, доставляя необходимые материалы: под сводами здания время от времени плавал кран, перемещая многотонные блоки.

Кирсанов начал обход из глубины и, следуя вдоль эстакад, мог видеть, как фюзеляж самолета постепенно обретает необходимую «начинку». За невысокой перегородкой стояли уже почти готовые к полету собранные машины, доживающие в этом цехе последние дни и часы. Люди делали свое дело с полной уверенностью, что их самолеты надежны и не имеют изъянов, они не раз наблюдали, как эти безмолвные железные существа оживали на аэродроме и носились в небе с чудовищной скоростью, легкие, верткие, и, пожалуй, не один из рабочих с гордостью думал: «Моя работа!» А теперь в их добросовестный труд вкралась червоточина, из-за которой машины вынужденно простаивают на земле. От этой мысли многим было не по себе.

Где, где она, эта червоточина? В чертежах? В технологии изготовления? Конструктивный это или производственный дефект? Или то и другое вместе?

Кирсанов случайно оказался свидетелем разговора Коваленко с Граниным, когда «гоняли» тот злополучный самолет. Старший представитель осторожно, чтобы не затронуть самолюбия испытателя, переспрашивал: не показалось ли Гранину? Это немного покоробило Кирсанова, и у него тогда мелькнула мысль: а не снимать ли для большей убедительности показания приборов с помощью кинокамеры? Но он отбросил ее: мысль показалась не стоящей внимания. И лишь сейчас, видя, в каких муках рождается машина, какую грандиозную работу проделывают тысячи высококвалифицированных специалистов, он понял, что порой из-за какого-нибудь пустяка (винтика ли, проводка) случаются в воздухе аварии. И если этот «пустяк» окажется закономерным — это страшно… И снова на ум пришла идея с камерой.

Глянув на часы, Кирсанов заторопился: скоро занятия по теории реактивных двигателей.

В летном зале все были в сборе и в ожидании преподавателя, инженера из серийно-конструкторского отдела, коротали время. Внешне испытатели были спокойны и будто свыклись со своим необычным положением «школяров». А в душе у каждого закупорена буря страстей, и душу лучше не береди.

— У вас «бархатный» сезон, — однажды неосторожно пошутил один из инженеров, но, увидев недобрый тяжелый взгляд пилотов, поспешно извинился и ретировался.